На стене громко тикали часы, над кухонным диванчиком, темно поблескивая, висело ружье для охоты на лося — ухоженный «ремингтон». Вышитый настенный коврик со словами «Простота и скромность — домашнее счастье», прикнопленный к стене, свисал углами, словно испачканная открытка из какой-то другой Швеции.
Хозяин почесал подбородок и посмотрел на Йону. В кухне сгущались сумерки.
Когда вода закипела, Торкель поставил на стол три чашки и банку с растворимым кофе.
— С возрастом становишься ленивым, — пояснил он, пожав плечами, и дал Флоре ложечку.
— Я приехал, чтобы спросить об одном очень старом деле, — начал Йона. — Тридцать шесть лет назад возле церкви Дельсбу нашли мертвую девочку.
— Было, — согласился старик, не глядя комиссару в глаза.
— Несчастный случай? — спросил тот.
— Да, — угрюмо ответил хозяин.
— Но я в это не верю, — продолжал комиссар.
— Приятно слышать. — У хозяина задрожали губы, и он пихнул комиссару сахарницу.
— Вы помните то дело?
Звякнула ложечка — старый полицейский насыпал себе в чашку кофе, размешал. Потом поднял на Йону воспаленные глаза:
— Я бы рад его забыть, но…
Торкель Экхольм поднялся, подошел к темному бюро, стоящему у стены, и отпер верхний ящик. Надтреснутым голосом он сообщил, что все эти годы хранил свои записи по тому делу.
— Ведь я знал, что когда-нибудь вы ко мне вернетесь, — едва слышно проговорил он.
Тяжелая осенняя муха, жужжа, билась об оконное стекло. Торкель кивнул на лежащие перед ними на столе бумаги:
— Погибшую девочку звали Ильва, дочка управляющего у Ронне… Когда я прибыл на место, ее уже положили на простыню… Мне сказали — она упала с колокольни… — Старый полицейский откинулся на спинку стула с такой силой, что дерево скрипнуло. — На фризе колокольни и правда была кровь… Мне показали, я посмотрел, но все равно понял, что дело нечисто.
— Почему вы свернули расследование?
— Свидетелей не было. У меня ничего не было. Я спрашивал, но так ни к чему и не пришел. Мне не разрешили больше беспокоить господ Ронне. Управляющему дали отпуск… У меня есть фотография, которую сделал Янне — он работал в «Афтонбладет», и мы звали его, когда нужно было делать снимки на месте преступления.
Старый полицейский показал черно-белую фотографию. На простыне, расстеленной на траве, лежит маленькая девочка, волосы рассыпались по полотну. Сбоку от головы — черное кровавое пятно, совсем как у Миранды, на том же месте.
Пятно выглядит почти как сердечко.
У девочки мягкое личико, по-детски круглые щеки, рот — как у спящей.
Флора впилась взглядом в изображение, накручивая на палец пряди волос, и вдруг побелела как полотно.
— Я ничего не видела, — жалобно сказала она и вдруг зарыдала взахлеб.
Йона отодвинул карточку и хотел успокоить Флору, но та поднялась и забрала карточку у Торкеля. Вытерла мокрые щеки и стала рассматривать фотографию, опираясь одной рукой о мойку и не замечая, что опрокинула туда бутылку из-под пива.
— Мы играли в «не подглядывай!», — через силу сказала она.
– «Не подглядывай!»?
— Закрывали глаза и еще закрывали лицо руками.
— Но вы, Флора, подглядывали, — сказал Йона. — И видели, кто ударил девочку камнем.
— Нет, я закрыла глаза… я…
— Кто ее ударил?
— Что вы видели? — спросил Торкель.
— Бедная Ильва… она так радовалась, закрыла глаза руками, а он ударил ее…
— Кто? — допытывался Йона.
— Мой брат, — прошептала Флора.
— У вас нет брата, — сказал комиссар.
Торкель дернулся так, что чашка опрокинулась на блюдце.
— Мальчик, — пробормотал он. — Там разве не было мальчика?
— Какого мальчика? — спросил комиссар.
Флора сидела совершенно белая, слезы катились по ее щекам. Хозяин оторвал лоскут бумажного полотенца и тяжело поднялся со стула. Йона видел, как Флора покачала головой, но ее губы чуть пошевелились.
— Что вы видели, Флора? — допытывался комиссар.
Торкель подошел к ней, протянул полотенце.
— Так вы — маленькая Флора? Младшая сестренка-тихоня? — осторожно спросил он.
Раннее детское воспоминание пришло к Флоре, когда она стояла в кухне старого полицейского, опершись рукой о мойку. У нее едва не подкосились ноги, когда она вспомнила все, что увидела в тот день.
…Солнце играло на траве возле церкви. Маленькая Флора закрыла лицо руками. Свет пробивался через пальцы, и казалось, что две человеческие фигуры перед ней обведены оранжевым контуром.
— Господи, — простонала взрослая Флора и осела на пол. — Господи…
Картина из прошлого пришла словно сквозь языки пламени. Флора увидела, как ее брат бьет маленькую девочку камнем.
Воспоминание было таким явственным, что казалось, будто дети стоят здесь, в кухне.
Флора услышала удар, увидела, как дернулась голова Ильвы.
Она помнила, как девочка упала на траву. Рот малышки открывался и закрывался, веки дрожали, она что-то забормотала, и он ударил еще раз.
Ударил изо всех сил, закричал — пусть они закроют глаза! Ильва затихла, и он поднял ее руки к лицу, повторяя, что она должна закрыть глаза.
— Но я не закрыла глаза…
— Так вы — Флора? — снова спросил старый полицейский.
Сквозь пальцы маленькая Флора видела, как брат поднялся с камнем в руке. Совершенно спокойно он велел Флоре зажмуриться — они ведь играют в «не подглядывай!». Зашел сбоку и поднял окровавленный камень. Флора дернулась назад в тот момент, когда он размахнулся. Камень оцарапал ей щеку и сильно ударил в плечо, Флора упала на колени, но тут же вскочила и бросилась бежать.
— Ты — маленькая Флора, которая жила у Ронне?
— Я почти ничего не помню, — ответила Флора.
— Кто ее брат? — спросил Йона.
— Про них говорили — приютские, хотя их взяли к себе приемные родители, одна супружеская пара, — сказал старый полицейский.
— По фамилии Ронне?
— Лесной магнат Ронне, «деревянный барон»… Но мы говорили просто — господа, — пояснил Торкель. — Даже в газетах писали, что они взяли двух приемных детей, благородное, милосердное дело — вот как писали… Но после несчастья девочка убежала… Остался только мальчик.
— Даниель, — сказала Флора. — Его зовут Даниель.
Ножки стула процарапали по полу — Йона встал из-за стола и вышел, не говоря ни слова. Прижимая к уху телефон, он побежал по саду, где в желтой листве под деревьями лежали упавшие яблоки, к своей машине.