— Как же вам это удалось? — поразился я.

— Ну, тогда нас было уже трое, Джим тоже входил в нашу компанию, и начали мы вот как. Для начала мы хотели на время избавиться от полковника, поэтому я написал ему записку якобы от сквайра Бротервика, жившего милях в десяти от Морли, который был не очень хорошо знаком с хозяином Морли Холла. Я оделся конюхом и лично передал записку. В ней говорилось, что сквайру известно местонахождение негодяев, ускользнувших от полковника пару лет назад, и что если полковник соблаговолит подъехать к нему, то вдвоем они без труда схватят мерзавцев. Я не сомневался, что послание произведет желаемый эффект, так что я представился конюхом Бротервика, вручил записку полковнику и отправился якобы восвояси к своему хозяину.

Отойдя на безопасное расстояние, я спрятался за живой изгородью. И точно, не прошло и четверти часа, как мимо меня во весь опор промчался полковник на своей гнедой кобыле.

Теперь я расскажу вам о другом своем умении, о котором вы доселе не знали. Я могу подделать любой почерк, стоит мне его лишь однажды увидеть. Научиться этому весьма легко, главное — очень захотеть. За несколько дней до дела мне в руки попало одно из писем полковника, и я написал так, что даже теперь любой графолог вряд ли отличит его руку от моей. Воспользовавшись этим своим навыком, я вырвал лист из блокнота и написал примерно следующее:

«Поскольку сквайр Бротервик заметил в округе подозрительных личностей и дом вновь может подвергнуться попытке ограбления, я отдал распоряжение банку прислать их охраняемую карету для перевоза всех ценностей в безопасное место. Это обеспечит нам полную уверенность в том, что ценности находятся вне всякой досягаемости для злоумышленников. Упакуйте их надлежащим образом, подателю же сего поднесите кружку пива».

Закончив это послание, я адресовал его дворецкому и вернулся в Морли Холл, сказав, что их хозяин перехватил меня по дороге и велел мне доставить эту записку. Меня провели внутрь и попросили подождать, пока все ценности, включая столовое серебро, не обернут ватой и не сложат в огромный дорожный ящик. Все было почти готово, когда я услышал звук скрипевших по гравию колес, неспешно вышел на улицу и увидел, как к воротам подъехала грузовая закрытая повозка. На козлах с самым серьезным видом восседал один из моих дружков, а Джим в курьерской шляпе резво и деловито вошел в дом.

— Так, так! — услышал я его голос. — Ну-ка, поживей! Что тут для банка? Быстро, быстро!

— Одну минуту, сэр, — пробормотал дворецкий.

— Не можем ждать ни секунды. Все графство в панике, у нас вызовов до самой ночи. Если у вас не все готово, тогда мы едем к лорду Блэкбери.

— Не уезжайте, сэр! — взмолился дворецкий. — Всего-то один узел осталось завязать. Вот, теперь все готово. Оно ведь будет под охраной, да?

— Это уж точно. Это уж не извольте беспокоиться, охраняем в лучшем виде, — ответил Джим, помогая запихивать огромный ящик в повозку.

— Полагаю, что мне следует проехать с вами до банка и проследить, как там все разместят, — сказал вдруг дворецкий.

— Ну и ладно! — согласился Джим, нисколько не смутившись.

— Только вот в повозку вам нельзя, потому что ящики лорда Блэкбери займут все свободное место. Так, давайте подумаем… Сейчас двенадцать… Значит так, ждите у банка в половине второго, к тому времени мы как раз прибудем.

— Хорошо, в половине второго, — повторил дворецкий.

— Счастливо оставаться! — крикнул на прощание мой приятель.

Повозка отъехала, а я тем временем срезал уголок и перехватил их у поворота. Мы не мешкая отправились в соседнее графство и там сели на поезд в Лондон. Еще не пробило полночь, как столовое серебро полковника превратилось в бесформенный ком.

Я не мог не рассмеяться, восхищаясь изобретательностью мошенников.

— Да уж, рискованное было дельце!

— Кто не рискует, тот… ну, вы сами знаете, — ответил он.

В этот момент поезд начал притормаживать, и мой попутчик надел пальто, что указывало, что ему скоро выходить.

— Вы направляетесь в Дувр? — спросил он, — а потом на континент?

— Именно так.

— И сколько же вы думаете путешествовать?

— Примерно неделю.

— Ну-с, здесь я должен вас покинуть. Меня зовут Джон Уилки, не забудете? Приятно было познакомиться. Это не мой зонтик там за вами? — спросил он, перегнувшись через сиденье. — Нет, прошу прощения. Вот он, в углу.

И с милой улыбкой на лице бывший взломщик вышел из купе, поклонился и вскоре смешался с суетливой толпой на перроне.

Я закурил очередную сигару, рассмеялся, вспомнив рассказы попутчика, и поднял оставленный им номер «Таймс». Прозвенел звонок, лязгнули колеса, поезд потихоньку тронулся, как вдруг, к своему величайшему изумлению, я заметил смотрящее на меня сквозь вагонное стекло мертвенно-бледное лицо, донельзя возбужденное и искаженное гримасой ужаса. Я с трудом узнал в этой маске лицо попутчика, с которым мило беседовал предыдущие пару часов.

— Вот, возьмите! — хрипло кричал он. — Возьмите! Я поступил недостойно, ограбив вас на семь фунтов и четыре шиллинга. Поверьте, я не смог совладать с собой!

Он бросил что-то в приоткрытое окно купе и исчез из виду.

Это оказался мой старый кожаный бумажник с обратным билетом и со всеми моими отпускными. Ему лучше знать, как он его вытащил, — наверное, когда нагнулся за воображаемым зонтиком. Он, очевидно, почувствовал угрызения внезапно проснувшейся совести, и именно она заставила его вернуть все на круги своя.

ДЕНЬ ИЗ ЭПОХИ
РЕГЕНТСТВА

Описанные мною события происходили в бурные годы начала девятнадцатого столетия, когда Британия переживала век героев и шутов. В перерывах между боксерскими поединками, скаковыми дерби, великосветскими балами и дворцовыми скандалами страна превратилась во владычицу морей и смогла победить хваленую наполеоновскую гвардию. Шутники с Сент-Джеймс-стрит и игроки из клуба «Ватьер» были той же породы и нрава, что и храбрецы Веллингтона или «разгильдяи» и «недоумки», вызвавшие гнев Нельсона, а впоследствии своей доблестью завоевавшие его восхищение. В одном и том же человеке могли причудливо сочетаться пресыщенная изнеженность и отчаянная удаль. Поэтому неудивительно, что денди, вечером жуировавший в светском салоне, наутро превращался в яростного дуэлянта. Над всем этим странным обществом, где замысловато переплелись жестокость и сентиментальность, возвышалась тучная фигура принца-регента Георга, чудовищная по своей ничтожности и чрезвычайно интересная с точки зрения несвойственного человеку отсутствия каких бы то ни было интересов. Слабый и жалкий, лжец и трус, он до сих пор неким непостижимым образом приковывает к себе внимание потомков так же, как когда-то — современников, тем самым невольно вынуждая нас отвращать свой взор от людей куда более достойных.