— Кузен Альфонсо просил моей руки, и я ему отказала.

Изувеченные руки взметнулись вверх в бессильной вспышке ненависти.

— Тише, Педро, тише! — зашептала она.

— Я не сказал ни слова.

— Прости его!

— Нет, никогда я его не прощу! Никогда! Никогда!

— Так, значит, ты не хотел оставлять меня?

— Я вступил в орден в надежде найти скорую смерть.

— И ты не забыл меня?

— Боже правый, помоги мне! Я не мог забыть тебя.

— Как же я рада, что ты меня не забыл. О Педро, бедные, бедные твои руки! Моя потеря обернулась даром для других людей. Я потеряла свою любовь, дав миру святого и мученика.

Тут он закрыл лицо руками, и его худые плечи сотряслись от рыданий.

— Что наши жизни! — сдавленно произнес он. — Что наши попусту потраченные жизни!

Сестры в обители святого Доминика до сих пор говорят о последней проповеди, которую им прочел отец Гарсия. В ней он говорил об ужасных превратностях судьбы, и какой благодатью они могут обернуться, когда на худом стебле взойдет и распустится цветок добрый. Говорил он также о душеубийственном горе, что может обрушиться на нас, и как мы сможем очиститься благодаря ему, если познаем и проявим глубокое и истинное сочувствие к горестям ближних наших. Затем он стал молиться и попросил паству молиться вместе с ним, дабы все «мужи несчастныя и жены кроткия» смогли воспринять горе подобным образом и дабы мятежный дух одного смирился, а слабый дух другого укрепился. Такова была молитва, вознесенная к Богу сотней монахинь, и если Пречистый и Благостнейший Господь услышал ее, молитва сия вновь привнесла мир в души матери настоятельницы Моники и отца Гарсии из ордена иезуитов.

ПАСТОРАЛЬНЫЙ УЖАС

Высоко над озером Констанс, примостившись в уютном уголке Тирольских Альп, лежит небольшой городок Фельдкирх. Он не примечателен ничем, кроме большого духовного училища ордена иезуитов и дивной красоты своих окрестностей. Во всей провинции Форарльберг нет места прекрасней этого. Из-за окружающих город холмов примерно в двадцати километрах от города тускло мерцает гладь озера, похожая на огромное ртутное пятно. Далеко внизу, в долинах, весело и резво несут свои воды Рейн и Дунай, пока еще ручейки, ничем не напоминающие величественные реки, в которые они превратятся через много дней пути отсюда. С плоскогорья, где находится Фельдкирх, видны сразу пять государств и великих княжеств — Швейцария, Австрия, Баден, Вюртемберг и Бавария.

Фельдкирх находится в самом центре этого идиллического края невысоких гор и густых лесов. Проезжий тракт, разделяющий город на две части, тянется до развилки у самого Анспаха, откуда более широкая дорога ведет сквозь долины Тирольских Альп в столицу провинции Тироль, город Инсбрук. Та, что поуже, вьется среди лесистых долин и заканчивается километров через пятнадцать в деревне Ладен, где распадается на великое множество тропинок. Я, Джон Хадсон, провел в этом пасторальном уголке почти два года — с июня 1865-го по март 1867-го. Именно в это время здесь произошли события, благодаря которым дотоле тишайшая деревушка снискала себе печальную известность и в течение нескольких недель в первый и, возможно, в последний раз не сходила со страниц европейской прессы. Краткое изложение случившегося, появившееся в британских газетах, оказалось неточным и весьма искаженным. К тому же быстрое наступление прусских войск, закончившееся их победой в битве при Садовой, отвлекло внимание общественности от того, что могло бы живо заинтересовать ее в более спокойные времена. Мне кажется, что теперь, наконец, настала пора детально изложить факты, доселе неизвестные подавляющему большинству читателей, тем более что я сам поневоле оказался активным участником той драмы, а посему вправе привести множество подробностей, которые до сих пор не являлись достоянием широкой публики.

Но сначала несколько слов о том, как я оказался в этой захолустной деревушке. Когда разорилась крупная лондонская компания «Сприндж, Вилкинсон, Спрэгг и Ко.», она смогла выплатить своим вкладчикам чуть меньше восемнадцати пенсов на вложенный фунт стерлингов, так что многие акционеры, включая меня, оказались на грани финансовой пропасти. Однако существовали некоторые обстоятельства юридического свойства, которые ставили меня в несколько привилегированное положение по сравнению с другими пайщиками, и это давало надежду все-таки получить дивиденды в полном объеме. Пока дело путешествовало по бесконечным судебным инстанциям, мои сбережения таяли, и вскоре их стало хватать лишь на самое скромное существование.

Поэтому я решил на некоторое время перебраться за границу, поскольку там я смог бы жить более экономно, а также избежать сочувственно-язвительных взглядов и слов тех, кто общался со мной в куда более благополучные для меня времена. За несколько лет до этого один из моих друзей описал Ладен как одно из самых уединенных мест из всех, где ему довелось побывать, а для меня уединенность и дешевизна всегда являлись синонимами. Я всерьез задумался над его словами. К тому же этот мой приятель обладал желчно-циничным нравом, так что мне захотелось на некоторое время избавить себя от его общества. Посему, прислушавшись к гласу бедности и отчасти мизантропии, я отправился в Ладен, где мое появление вызвало настоящий фурор среди деревенских жителей. И вправду, манеры и привычки рыжебородого «Энгландера», его обыкновение совершать долгие прогулки, его костюм в клетку, а главное — причины, побудившие его покинуть свой «фатерлянд», вызвали целый шквал сплетен, домыслов и пересудов среди завсегдатаев двух здешних пивных — «Грюнер Манна» и «Шварцер Бара».

В Ладене я ощутил себя счастливым человеком. Места там просто великолепные, а двадцать лет, прожитые мной в каменных мешках Брикстона, научили меня восхищаться природой и ценить каждый час, проведенный на свежем воздухе. В юности я довольно неплохо знал немецкий и уже через пару месяцев своего пребывания в Ладене уже мог вести пространные беседы на научные и абстрактно-отвлеченные темы с только что назначенным сюда католическим приходским священником.

Святой отец оказался для меня настоящей находкой, его мне словно сам Бог послал, поскольку он был образованнейшим человеком и замечательным собеседником. Отец Ферхаген — так его звали — в свои сорок с небольшим лет уже снискал себе блестящую репутацию как автор великолепной монографии по истории раннего папства. Маститые критики благосклонно сравнивали его книгу с работами фон Ранке. В глубине души я подозревал, что на самом деле именно высказанные в его исследовании смелые, неординарные взгляды, отличавшиеся от наставлений Ватикана, и послужили истинной причиной «ссылки» Ферхагена в заштатный сельский приход. Их можно было смело назвать ультралиберальными, и в пору своей пламенной юности он защищал свои позиции с оружием в руках. Об этом свидетельствовал глубокий шрам на подбородке, полученный им в схватке с драгунами на берлинских баррикадах в 1848 году. В общем, святой отец представлял собой весьма неординарную личность, и, несмотря на его несколько неприветливый и замкнутый характер, между нами вскоре установились теплые дружеские отношения.