Ахилл очень волновался, увидев, как его друг выходит на поединок с Энеем. Одиссей, незаметно подсевший к нему, подтвердил эти опасения:
– Лучше бы Гектор отказался от этого состязания... Здесь же почти вся нагрузка не шею, а у него после поединка с Сарпедоном шрам на горле горит огнем. Эней давит, как скала – тем и берет. От такого напряжения кровь может ударить в голову. Я видел такое.
– Замолчи! – сквозь зубы прошипел Ахилл. – Гектора не удержишь.
А троянские богатыри уже схватились в борьбе. Долго раскачивались они, сплетясь телами, выламывая друг другу руки, то пригибая один другого к низу, то кружась на месте. У Гектора от напряжения мучительно заныло раненое бедро, которое, казалось, давно уже не болело. Герой лишь на миг дрогнул, согнул колено, и тотчас страшный толчок швырнул его на землю. Стадион взвыл. Но Гектор не коснулся земли спиной. Он вскочил, вывернувшись из-под нависающего сверху Энея, в ярости обхватил того за талию и стиснул так, что громадный воин завопил от боли. Тут же Гектор оторвал его от земли и бросил на спину, упав сверху. Это был страшный риск: Эней, чуть-чуть уступая Гектору в росте, был шире, крупнее и тяжелее его, и если бы ему удалось сразу перевернуться и поменяться с соперником местами, тот уже едва ли сумел бы встать. Но великанская сила Гектора сломила сопротивление богатыря, и через несколько мгновений Эней был плотно прижат к земле лопатками.
– Вот тебе моя лепешка! – прохрипел Гектор, едва не теряя сознание и последним усилием заставляя себя встать на ноги. Ему казалось, что от напряжения вскрылась страшная рана и кровь выступила на шее. Но это просто жарко пульсировала сонная артерия, и все мышцы наполнялись болью после отчаянной схватки.
Эней вставал, рыча от злости. Недовольство его многочисленных сторонников выводило героя из себя.
– Кто-нибудь хочет помериться со мной силами и оспорить мой венок? – спросил Гектор, сумев, наконец перевести дыхание.
Желающих не нашлось.
– Он – настоящий герой! – вскричал в восторге наблюдавший за поединком Антилох. – Какое мужество!
На объявленном потом состязании колесниц первым оказался Ликон, и его победа вызвала бурное ликование товарищей. Но все они знали – будь в живых знаменитый Кебрион, возница Гектора, победу праздновал бы он...
Приам поздравил первых победителей и объявил перерыв в состязаниях.
Авлона бегом одолела последние ступени дворца и вприпрыжку побежала по длинной внутренней галерее, которая вела в покои Гектора и Андромахи.
Пока отдыхали от состязаний троянские атлеты, а на стадионе под звуки тимпанов и арф плясала и веселилась молодежь, жена Гектора, сев с сестренкой в свою колесницу, отправилась вновь к храму Аполлона, чтобы принести жертвы в благодарность за победы Гектора. Ему предстояло еще несколько нелегких боев, и молодая женщина сильно волновалась: она не хуже Ахилла видела, каких жестоких усилий стоили ее мужу эти победы. Сестры обошлись без возничего – Андромаха сама умела управлять колесницей, но на этот раз уступила вожжи Авлоне, для которой это было привычным делом.
Проливая драгоценное масло на алтарь, Андромаха неосторожно выронила кувшинчик и облила маслом свое светлое, из тончайшей ткани покрывало.
– Ах, что же я за неловкая каракатица! – воскликнула она в досаде. – Испортила подарок Гектора!
– Это можно отстирать! – уверенно сказала девочка. – Я тебе покажу, какую траву мы добавляем в воду, чтобы легко отходили от ткани кровь и масло...
– Спасибо, моя милая Лона! Но сейчас-то что делать? Пятнище такое, что ходить в этом покрывале неприлично. А если я вернусь во дворец, как бы не опоздать к началу состязаний. Гектор будет расстроен, если меня не увидит.
– А ты поезжай прямо на стадион, а я сбегаю во дворец и принесу тебе другое покрывало. Ты же мне показывала свой сундук. Твоя старая рабыня мне его откроет. Я быстро добегу туда и обратно. Хорошо?
Андромаха согласилась, и маленькая амазонка, соскочив с колесницы возле Скейских ворот, во весь дух кинулась во дворец.
Она пробежала почти всю галерею, когда вдруг, оступившись, заметила, что у нее развязались и съехали ремни левой сандалии. Девочка опустилась на одно колено и, завернув подол своего нарядного, расшитого цветами хитончика, взялась за ремешки. И тут снизу, из внутреннего двора, до нее долетел приглушенный, сердитый мужской голос:
– Оставь эти ремни в покое! Ты не слушаешь меня!
Авлона была изумлена: «Как же он может видеть меня снизу, если я не вижу его, и какое ему дело до моей сандалии?» Но тут мужчине ответил другой голос, женский, и девочка поняла, что никто ее не видит и разговор идет совсем не о ее сандалиях.
– Мне жарко в плаще... Помоги развязать узел. Я тебя слушаю, но ты должен понять, что я уже ничего поделать не могу.
– Нет, можешь! – мужской голос звучал по-прежнему глухо. – Ты обещала сегодня прийти в храм и сказать им, что боги гневаются. Почему ты этого не сделала?
– Потому что это ложь! Ложь, из-за которой все может рухнуть, ложь, которая снова принесла бы несчастья тысячам людей! Ты готов даже богам бросить вызов и оскорбить их ради одного только своего тщеславия... Если не оставишь меня в покое, берегись – я отомщу тебе и за свой позор, и за все наши беды!
В голосе женщины слышалась угроза. Авлона не понимала, о чем они говорят, к тому же не все слова были ей ясно слышны. Но до сознания лазутчицы дошло, что этот разговор может быть важным, и она вслушивалась изо всех сил и даже со всей осторожностью выглянула из-за балюстрады галереи. Но говорившие были скрыты от нее зарослями гранатовых кустов. Она заметила лишь край светлого покрывала женщины, мелькнувший среди ветвей.
– Как ты отомстишь мне? Ну как? Никогда ты не решишься кому-то рассказать о том, что натворила! – прошипел мужчина. – И не смей мне угрожать, не то я убью тебя, дрянь! Поняла?
– Я не угрожаю. И одному человеку я уже все рассказала. Имей в виду.
– Ты... – мужчина задохнулся, в его голосе прозвучал ужас. – Кому... кому ты рассказала и что?
– Все, абсолютно все! Я рассказала Гектору. Не бледней так, он не тронет тебя – он всегда пожалеет мать... Но если ты еще что-нибудь натворишь, или что-то случится со мной... Помни – Гектор все знает!
– Ты... ты понимаешь, что наделала?! – голос мужчины дрожал на высоких нотах. – Да ты же убила меня, убила!..
В конце галереи зашлепали чьи-то сандалии, и голоса тут же умолкли.
– О, светлая Гера! Да это же малютка Авлона! – возгласила фракийка Тония, преданная рабыня Андромахи. – Что ты тут делаешь, крошка?
– Я пришла за покрывалом для сестры. Она испачкала свое покрывало маслом, – отвечала девочка, слыша краем уха шорох внизу и понимая, что говорившие поспешно покидают дворик через нижнюю галерею, и она уже не узнает, кто это был, – Ты дашь мне покрывало покрасивее, Тония?