– На... На каких условиях? – выдохнул Гектор.
– На любых, кроме сдачи города. Приам умен и искусен в таких делах, он сумеет уговорить Атридов. Это все, чего я хочу. В моем намерении есть что-то плохое?
– Нет.
Гектор смотрел на Пелида если не с изумлением, то с новым, напряженным интересом.
– У меня... плохо работает голова, Ахилл... Если ты говоришь правду...
– Лгать я не умею. А теперь пей молоко и спи. Ты обещал.
И он осторожно, медленно приподнимая чашку, влил густое козье молоко, приправленное чем-то остро-ароматным, в рот раненого, с неосознанной радостью замечая, что тот уже легко глотает и ему, вероятно, не больно.
– Андромаха, подойди, – прошептал Гектор. – Я хочу тебя видеть.
Она взяла его руку и нежно потерлась об нее щекой.
– Я здесь. Я всегда с тобой!
– А... А как ты сюда?.
Но он не договорил. Слабость, пришедшая на смену напряжению, словно сковала язык. Тут же начало действовать снотворное, и уже не обморок, а глубокий сон, без сновидений и кошмаров, погрузил его в тихую прохладную тьму.
Пройдя через восточное крыло дворца и миновав один из его обвитых диким виноградом внутренних дворов, царь Приам поднялся по широкой каменной лестнице в покои царицы.
Было раннее утро, и он не встретил на пути никого, кроме стражи и рабов, подметавших двор и поливавших росшие в нем розовые и гранатовые кусты. Но царь не сомневался, что Гекуба уже не спит, она всегда вставала с рассветом, а в последние дни и вовсе почти не спала. Правда четыре дня назад, когда царь сообщил ей, взяв клятву молчать, что их сын жив, она после бурного разговора сразу уснула и спала мертвым сном весь день до вечера. Но потом тревога и смятение снова лишили ее сна.
Приам застал свою супругу в комнате, смежной с ее спальней, за резным, персидской работы столиком, накрытым для завтрака. Впервые со дня смертельного поединка Гектора с Ахиллом царица заставила себя по-настоящему поесть. Перед нею на тарелке лежала лепешка, выпеченная из ячменя с растертыми орехами, стояла чашечка меда и высокий кубок разбавленного родниковой водой вина. На небольшом серебряном блюде рассыпались спелые фиги.
Услыхав знакомые шаги мужа, Гекуба быстро обернулась и махнула рукой стоявшей позади ее кресла рабыне, приказывая той уйти. Потом встала и пошла навстречу Приаму.
– Да будет исполнен надежды твой день, царь, муж мой!
И тут же спросила совсем тихо:
– У тебя есть какие-то известия?
– Только одно, – отвечал царь, обнимая и нежно привлекая к себе жену – Ночью костры на равнине не загорелись, значит наш сын прожил эту ночь. А, значит, надежды еще больше. Он выздоравливает.
Гекуба со стоном опустилась назад, в свое кресло.
– Невыносимо! Невыносимо так ждать и ничего не делать! Это может помрачить рассудок!
И она порывисто сжала ладнями виски.
«Все та же! – подумал Приам, – Так же нетерпелива и так же сильна...»
Царице той весною исполнилось пятьдесят три года, она была на двадцать лет моложе своего мужа. Приаму, несмотря на все постигшие его в последние годы горести и лишения, всегда давали меньше его настоящих лет, но Гекуба, пожалуй, выглядела еще лучше: даже сейчас, после семи дней бессоницы, слез, отчаяния, она казалась женщиной лет сорока, величавой, полной сил и даже еще красивой. Она родила на свет восемнадцать детей и всех их сама выкормила, но ее стан остался стройным, а грудь высокой, хотя и утратившей пышность и свежесть. Лицо, в первые дни после поразившего ее горя бледное и окаменевшее, теперь, с пробуждением надежды, вновь окрасилось нежно-смуглым румянцем, в годы ее юности сводившим с ума всех мужчин, кто хоть раз ее видел. У царицы были карие глаза и каштановые, с золотым отливом волосы, в которые уже ворвалась седина, но их было слишком много, чтобы несколько седых прядок могли быть заметны в этой густой массе.
– Когда же ты встретишься с Ахиллом? – спросила царица мужа.
– Осталось четыре дня.
– Ах да, я знаю... Целых четыре дня! О, боги, боги!
Поймав тревожный взгляд царя, женщина тут же вновь встала, взяла его руки в свои и сказала, глядя ему прямо в глаза:
– Не бойся, я не выдам себя, не проговорюсь, не нарушу ничем твоих намерений, Приам. Ты знаешь меня. Если бы я только захотела... У меня ведь есть свои преданные рабы и воины, и я могла бы давно послать лазутчиков, начать искать. В конце концов, вблизи ахейского лагеря не так много мест, где Ахилл мог бы спрятать нашего сына. Но нет, не смотри с таким испугом: я знаю, что этого нельзя делать... Только скажи мне, во имя Аполлона, ты веришь Ахиллу? Ты веришь, что это – правда? И что Гектор действительно жив? А если...
– Нет! – почти резко перебил жену царь Трои – Ахилл мне не лгал, я это видел. Я слишком хорошо знаю людей, как и ты, моя прекрасная царица. И я ясно вижу, что этот человек не из тех, кому удается ложь. И для чего ему меня обманывать? Ему нет от этого никакой выгоды.
– Но, может быть, он хочет заманить тебя в ловушку?
Приам усмехнулся.
– Я и так был в его руках, когда пришел к нему один... И потом, поверь мне, жена моя, еще раз говорю: этот человек не коварен и не хитер. Хотя умен необычайно и не по летам многое понимает. Нет-нет, он меня не обманывает ни в чем. И его желание остановить войну тоже искреннее. А теперь взгляни-ка, что я получил сегодня еще до рассвета!
Он протянул Гекубе тонкую трубку свиного пергамента, и та, взяв ее, поспешно развернула. Пробежав глазами первые строки, она ахнула.
– Пентесилея! Царица амазонок!
Царь кивнул.
– И, как видишь, она пишет, что готова прислать отряд своих женщин-воинов на помощь Трое. Амазонки – большая сила.
– Кто привез письмо? – спросила царица, и ее тонкое выразительное лицо напряглось.
– Привезла амазонка, совсем юная – она добралась со стороны гор, к западным воротам. Я уже отправил с нею ответ.
Гекуба побледнела, потом ее лицо опять загорелось румянцем.
– И что ты ответил царице Пентесилее?
– Я ответил, – спокойно произнес Приам, – что сейчас нет ни малейшей надежды разбить ахейцев, даже и с помощью амазонок, потому что мы потеряли Гектора, и никто уже не сможет противостоять в бою богоравному Ахиллу. Еще я написал, что веду переговоры с Атридом Агамемноном, и мне ни в коем случае нельзя нарушать заключенного перемирия. Я поблагодарил могучую царицу и отказался от ее помощи, предложенной так великодушно.
Гекуба опустила голову, отошла к высокому квадратному окну и при свете залившей половину неба зари снова прочитала письмо.
– Она молода, но решительна и отважна, как львица... О ней ходят легенды. Приам, уверен ли ты, что поступил верно?