Гектор сделал движение, чтобы заслонить собой жену. Но раньше, чем он успел хотя бы шагнуть вперед, Ахилл, до сих пор молчавший, стремительно перехватил руку царицы, вновь заносившую нож.
– Нет, Пентесилея! – тихо, но властно произнес базилевс. – Не умрут ни Гектор, ни его жена. Я не позволю тебе их убить. Ни тебе, ни кому другому. Они здесь под моей защитой – это первое. От того, жив или мертв Гектор, во многом зависит возможность спасти перемирие ахейцев с Троей. Но даже не будь этого, я не дам никому причинить зло ему или Андромахе, потому что просто этого не хочу!
– Вот как! – у Пентесилеи вырвался презирительный смешок, и она дернула руку, пытаясь освободиться из кольца ахилловых пальцев – но с таким же успехом она могла бы разжимать кузнечные тиски.
– Да, это так, царица. Я понимаю, что Гектор перед тобою виноват, но боги действительно уже покарали его за это. А в гибели своих амазонок вини себя – раз Приам написал тебе, что нельзя идти войной на наш лагерь, написал о перемирии, то только ты в ответе за то, что с вами произошло.
– Здесь ты прав, – голос Пентесилеи как будто окаменел, и все больше каменело, становилось неподвижным ее лицо, только что полное огня и смятения. – Отпусти мою руку.
– Отпущу, если ты обещаешь никого не трогать, – твердо сказал Ахилл. – Андромаху вообще не за что винить: она даже не знала, что до нее Гектор давал слово другой женщине. И потом, – тут базилевс перевел дыхание и тоже усмехнулся, – неужели ты, великая и непобедимая царица амазонок, едва не сокрушившая в поединке самого Ахилла, неужели ты поднимешь руку на раненого, который едва держится на ногах, и на беззащитную женщину, которую не учили владеть мечом? Ты унизишься до этого?
Пентесилея мучительно перевела дыхание.
– Нет. Ты снова прав, ахеец. Я никого не трону. Отпусти меня, или ты раздавишь мне руку.
Ахилл разжал пальцы и с облегчением вздохнул: царица амазонок спокойным движением вернула нож в ножны на ремне сандалии.
– Хвала тебе, Афина Паллада, дарующая мудрость! – произнес базилевс. – И, как я понял, у тебя нет больше повода желать моей смерти, царица?
– Есть! – Она говорила сухо, уже безо всякого выражения. – Ты перебил четверть моего отряда. Я виновата в том, что привела их сюда, но убивал их ты, Ахилл, сын Пелея! Однако это была честная битва, тем более, что ты дрался без доспехов и с одним только копьем. Поединок с тобой я проиграла, мой отряд далеко, значит, теперь я тоже – твоя пленница. Это так?
– Нет, – почти таким же холодным тоном ответил Ахилл, найдя в себе силы и волю спокойно смотреть в эти потухшие синие глаза. – Ты свободна, Пентесилея.
Она чуть заметно вздрогнула.
– Ты не хочешь даже получить выкуп?
– У меня хватает боевой добычи. А награды большей, чем победа над таким великолепным воином, как ты, царица, для героя не может быть. Я не могу дать тебе коня – моя колесница далеко. Но на равнине еще много лошадей, и ты, конечно, сумеешь поймать любую. Уезжай, пока здесь нет ахейцев – они сейчас озлоблены, как никогда. Прощай. А я должен проводить Гектора и Андромаху в безопасное место, пока здесь никто не появился.
– Я сам дойду! – воскликнул Гектор и пошатнулся, побледнев еще сильнее.
Андромаха вскрикнула и обхватила его руку.
– Какие нежности! – сквозь зубы проговорила Пентесилея. – Будто ты удержишь его, воробышек, если он станет падать...
– Я удержу! – уже почти резко сказал Ахилл и решительно опустил руку раненого на свое плечо. – Скорее, Гектор! Ты натворил уже довольно глупостей... Тарк, за мной!
Уходя, он не оборачивался. Ему было страшно вновь посмотреть на амазонку – он знал, что не выдержит, если еще раз встретится с нею взглядом.
* * *
– Ну и дела! – не выдержала Анна, когда Каверин умолк, глянув, наконец на часы: они показывали девять вечера. Значит, он читал свой перевод уже семь часов, почти без передышки. – Ну и дела... Я все это знаю не так, как Мишка, но ведь все же это там есть! Правда, не совсем так... В «Илиаде».
– При чем тут «Илиада»? – очнулся от задумчивости Михаил. – В ней как раз все абсолютно не так. И, кстати, она заканчивается погребением Гектора, которого, как мы теперь знаем, вообще не погребали! То есть, не погребали после поединка с Ахиллом, потому что он остался жив. А в мифах – там, да... Там и Пентесилея есть, и битва с амазонками описана почти так – ну, не так, но похоже… Только там, опять же, Ахилл убивает царицу.
– А вот тут ты ошибаешься, Миша, – возразил уже успевший перевести дыхание профессор. – Да, в учебных пособиях чаще всего дается именно этот вариант: Ахилл убивает Пентесилею, потом видит ее лицо и влюбляется в нее, то есть, в нем возникает страсть к мертвой. Но в мифических сюжетах существует еще один очень распространенный вариант, согласно которому Ахилл взял Пентесилею в плен и женился на ней. Возможно, этот вариант и был первоначальным.
– А тут он тоже на ней женится? – быстро спросила Аня.
– Пока что об этом нет и речи! – Александр Георгиевич снял свои очки и старательно протер стекла. – Ну... Еще часок-другой я вам почитаю, а потом встретимся уже после возвращения Михаила из теплых краев. С родины, так сказать, большинства героев…
– Подите прочь! Все прочь! И не лезьте ко мне со своими дурацкими лекарствами и еще более дурацкими советами! Все вон, или у каждого из вас будет в десять раз больше сломанных ребер, чем у меня! Рыбы двуногие, ослы бескопытные, индюки ощипанные!
Изрыгая поток проклятий и брани, Эней швырял всем, что ни попадало под руку, в спасавшихся бегством рабов и рабынь, кузнеца, пришедшего забрать в починку его искалеченные доспехи и щит, и в дворцового лекаря Кея.
– Будут мне тут совать всякую дрянь, чтоб я травился ею, да еще скулить, что мне можно, чего нельзя! Плевать я на всех вас хотел!
Герой стоял, в чем мать родила, на своей громадной кровати и размахивал последним светильником из тех, что возле нее стояли, примеряясь, в кого бы его запустить. Все, что на нем было – это наложенные на грудь широкие бинты с подложенными под них волокнами целебного мха. Каждое движение причиняло Энею жуткую боль, но он был в бешенстве, которое сводило его с ума и которое он должен был непременно на ком-то сорвать.
Царский лекарь Кей, родом перс, высокий, худощавый, с красиво седеющими темными волосами и совершенно седой, коротко остриженной бородой, уклонился от очередного броска и стал неподалеку от двери, возле стоявшей на возвышении небольшой статуи богини Геры [28] , в которую, как он надеялся, Эней все же не рискнет бросать светильник... Врач был совсем не робкого десятка, и бешенство знаменитого воина скорее смешило, нежели пугало его.
– У тебя, богоподобный Эней, сломаны с правой стороны четыре ребра, – произнес он, достаточно громко, чтобы продолжавший браниться герой все же его услышал. – А у человека всего семь пар ребер, так что у каждого из нас в любом случае не будет в десять раз больше сломанных ребер, чем у тебя. Это же так просто сосчитать...