По всей видимости, не одни мы с Карли погрузились в пучину необузданного подросткового секса. Совершенно без нашего ведома Сэмми с Уэйном проходили свою собственную школу сексуального опыта, только им приходилось это делать втайне ото всех. Они даже не сказали мне, что снова начали разговаривать. Я узнал об этом вместе со всеми, когда ничего не подозревающая мать Уэйна, ярая христианка, вошла однажды вечером в его комнату и застала их с Сэмми обнаженными и разгоряченными. Подробностей последовавшей неприятной сцены я не знаю, но кончилось все тем, что Уэйна выставили из дома. Несколько ночей он провел в доме Сэмми, но когда миссис Харгроув узнала, что Уэйн живет с ним, она ворвалась в дом Хаберов, требуя, чтобы ее сын немедленно проследовал за ней и прямиком отправился к священнику. Уэйн к матери выходить отказался, и в конце концов Люси пришлось захлопнуть перед ней дверь и даже запереть на замок — потому что ярость миссис Харгроув грозила перерасти в насилие.
Элейн Харгроув простояла на морозе добрый час, громогласно оплакивая своего сына и костеря Сэмми и Люси, пока соседи наконец не вызвали шерифа Мьюзера. Он появился через десять минут и в итоге жарких переговоров смог убедить практически невменяемую женщину сесть к нему в машину. После этого он постучался к Люси и настоял на встрече с Уэйном, который засвидетельствовал, что отнюдь не находится в доме вопреки собственной воле, как утверждает его мать. Мьюзер отвез мать Уэйна домой, по дороге наслушавшись, конечно, порядком от обезумевшей женщины, и посоветовал мистеру Харгроуву обратиться к семейному врачу за успокоительным. Тем же вечером доблестный шериф сообщил своему сыну, Мышу, что не желает, чтобы тот после игр и тренировок мылся в одном душе с гомосексуалистом. Наверняка отец еще из комнаты не успел выйти, как Мыш уже схватился за телефон, и наутро вся школа знала про Сэмми и Уэйна.
Когда вечером мне позвонила Карли и сказала, что узнала эту новость от подруг, я был просто ошеломлен, и это при том, что я уже знал, что они геи — вот насколько я преуспел в отрицании действительности! Отец еще не вернулся с работы, и машина была у него, поэтому я схватил велосипед и, не помня себя, понесся в гору, на которой стоял дом Сэмми, а внутри у меня самыми низкими нотами рояля ухал страх. Когда Люси открывала мне дверь, Уэйн с Сэмми были в гостевой комнате и смотрели комедийный сериал. От одного взгляда на меня, взмокшего и охваченного паникой, с ее лица сползла улыбка.
— О нет, — проговорила она, закрывая глаза. Казалось, что она сейчас упадет в обморок, и я протянул руку, чтобы подхватить ее.
— Он не вынесет этого снова, — сказала она, пытаясь справиться с подступающими слезами, а у меня в голове пронеслось: «Снова?»
Поскольку ни Уэйн, ни Сэмми не смогли найти сил даже для того, чтобы сообщить мне, что они помирились, то уже потому, что я не удивился, увидев их вместе, они поняли: что-то случилось.
— Что случилось, Джо? — неуверенно спросил Уэйн, а Сэмми просто в страхе глядел на меня.
— Они узнали, — сказал я, задыхаясь после отчаянной велогонки. — Все узнали.
— Что узнали? — переспросил Уэйн, но было ясно, что он понял. С минуту никто ничего не говорил, а потом Сэмми произнес: «Чертов Мьюзер», — и откинулся назад в смиренном унынии. В это время по телевизору героиня поцеловала парня, а потом отвесила ему звонкую пощечину, после чего послышался закадровый смех.
— Я просто хотел вас предупредить, — сказал я, — ну, до того, как вы завтра придете в школу.
— Черт, черт, черт, черт, черт, — негромко произнес Уэйн безо всякого выражения на лице.
— Уэйн, — сказал Сэмми.
— Черт! — закричал Уэйн, вскочив на ноги. — Мне нужно отсюда убираться.
— Я с тобой, — сказал Сэмми, собираясь встать.
— Нет, — сказал Уэйн. — Я хочу побыть один.
Он взял с кухонного стула свою куртку и выскочил за дверь.
Глаза Сэмми наполнились слезами.
— Беги за ним, — сказал он мне. — Его это может убить.
— А как же ты?
Сэмми поднял на меня глаза, по щекам у него текли слезы, и я в жизни не видел ничего более жалостного.
— Все и так знали, что я — педик, — сказал он негромко, и мне на мгновение захотелось его просто удушить. Вместо этого я развернулся и побежал к дверям, бросив на ходу Люси что-то нечленораздельное. Люси же как стояла в прихожей, так и продолжала стоять, уставившись в стенку с застывшим выражением на лице.
Когда я выскочил на улицу, Уэйна уже не было. И велосипеда тоже.
На дорогу до дома у меня ушло полчаса, и, к моему удивлению, дома я обнаружил отца, дожидавшегося меня на кухне с хмурым видом. Удивил меня не хмурый вид, а тот факт, что отец меня дожидался.
— Только что звонил тренер, — медленно заговорил он, рассеянно сжимая свои крупные пальцы так, что суставы хрустели.
— Ну и?..
— Он сказал, что Уэйн Харгроув — гомосексуалист. Он и тот парень, который работал летом на прессе.
— Какого черта ему было тебе с этим звонить? — спросил я.
— Он хотел подтверждения.
— Тренер что, на свидание его хочет пригласить?
— Джо, хватит паясничать, — мрачно сказал отец. — У тренера целая команда мальчиков, он за них отвечает. Дело-то серьезное.
— Это никого, на хрен, не касается, — сказал я.
Он пристально посмотрел на меня, а потом слегка наклонил голову, внезапно сраженный новой мыслью.
— А ты, часом, не голубой? — спросил он, глядя на меня искоса.
— А что это ты вдруг заинтересовался моей сексуальной жизнью?
— А ну отвечай, живо! — заорал он, ударив кулаком по столу.
Я облокотился о кухонную дверь и вздохнул.
— Папа, — тихо сказал я, — у меня девушка есть.
Он удивленно уставился на меня.
— Серьезно, что ли? — произнес он, на мой взгляд, уж слишком скептически.
— Спасибо за доверие.
— Ну, я же не знал, — сказал он с облегчением.
— Даже не знаю, почему эта тема ни разу не всплыла во время наших долгих задушевных разговоров.
— Как ее зовут?
— Прошу тебя, — сказал я, направляясь наверх, — не утруждайся.
— Куда это ты собрался?
— Травку курить. Вот видишь: ты много чего про меня не знаешь.
Я увидел отражение его лица в напольном зеркале в прихожей: он стоял с открытым ртом и в оцепенении смотрел мне в затылок. Ясно, что должно пройти еще несколько лет, прежде чем он снова затеет со мной серьезный разговор.
Уэйн объявился примерно в час ночи — он кинул мне в окно несколько камешков. Я спустился, чтобы открыть ему, и мы на цыпочках поднялись в мою комнату. Он рухнул на мою кровать, все еще дрожа, кожа у него на лице задубела от мороза.