— Я же был обкуренный, — пожимает он плечами.
Он закуривает новую сигарету и задумчиво кивает. Несколько минут мы сидим молча, глядя на колыхание толпы внизу. С нашей выгодной позиции мы можем наблюдать, как водители останавливают свои машины, чтобы поглазеть вместе со всеми, как отовсюду к школе стекается народ. В Буш-Фолс мало чего происходит, поэтому, когда уж все-таки что-то случается, никто не хочет пропустить зрелище. Прибывают новые микроавтобусы прессы, собралась группка фотографов. От кратких вспышек фотоаппаратов толпа посверкивает как бриллиант. Я пытаюсь отыскать Карли, но с такой высоты разглядеть ее не могу. Мне становится безумно грустно, но странным образом я чувствую какое-то освобождение. Как будто я давным-давно пытался почувствовать грусть, но до сих мне это не удавалось.
— Ну что, — говорю я. — Прыгать-то будешь?
— Не-а.
— Это почему?
— Я не из таких.
— Я тоже так думаю. А теперь давай я помогу тебе спуститься?
Уэйн наклоняется вперед и смотрит на толпу:
— Еще пару минут, хорошо?
— Конечно.
— А Карли там?
— Да, где-то в толпе.
— Джо!
— Ну.
— Не хочу я переезжать в хоспис.
— Ну так и не переезжай.
— Я тут подумал: может, мне к тебе переехать? Ну, в дом твоего отца?
— Отличная мысль.
Уэйн кивает:
— Я не хочу, чтобы друзья подтирали мне задницу, и все такое. Не хочу, чтобы меня запомнили в таком состоянии.
— Надеюсь, ты не обидишься, если я сообщу, что никто особенно не рвется подтирать тебе задницу. Я найму тебе сиделку.
— Недешево же я тебе обойдусь.
— Если что, машину продам.
Тут раздается скрежет, и на краю уступа показываются две руки, а за ними — голова Джареда.
— Привет, — говорит он с улыбкой. — Что новенького?
Снизу раздаются крики, и до меня доходит, что ноги Джареда болтаются в воздухе.
— Живо залезай! — говорю я, затаскивая его на уступ.
— Кто это? — говорит Уэйн.
— Джаред Гофман, — отвечает мой племянник, протягивая Уэйну руку для рукопожатия.
— Сын Брэда.
— Имею честь, — говорит Джаред. — И чем вы тут занимаетесь, на вековом слое птичьего дерьма посиживаете?
— Я же велел тебе ждать внизу!
— Я — дитя, и мне стало скучно. — С этими словами он садится к куполу рядом с Уэйном и закуривает собственную сигарету.
— Вы сильно болеете, да? — без обиняков спрашивает он.
— Сильнее не бывает, — отвечает Уэйн.
— Вам сколько, тридцать?
— Тридцать четыре.
— Черт, — искренне говорит Джаред. — Неслабый кусман от пирога с дерьмищем.
Уэйн, похоже, остался доволен таким выражением. Я делаю вид, что покорнейше извиняюсь.
— Сам знаешь, — со вздохом говорю я. — Молодость достается молодым.
Уэйн кивает:
— А жизнь — живым. — Тут он поворачивается к Джареду. — Расскажи про что-нибудь твое любимое.
— В смысле? — не понимает Джаред.
Уэйн поднимает взгляд в небеса.
— Расскажи про то, что доставляет тебе радость в жизни — простую, бессмысленную радость, которой ты наслаждаешься и тут же забываешь об этом. — Тут он довольно-таки свирепо смотрит на Джареда. — Учти: скажешь «минет» — с крыши столкну.
Джаред задумчиво посасывает сигарету.
— Я иногда замораживаю апельсиновый сок в пластиковом стаканчике, ну, как мороженое, знаете? Потом, когда его сосешь, то обычно высасываешь изо льда весь сок, и в итоге остается просто безвкусная льдинка. Но на дне стаканчика остается самая капелька сока, и, пробираясь через весь этот лед, можно иногда наклонить стаканчик и глотнуть чистого, ледяного сока, и это ужасно сладко. — Он смущенно смотрит на нас. — Звучит, наверное, глупо, но вы же сами спросили.
Уэйн улыбается и закрывает глаза. Нас обдувает прохладный ветерок, и Уэйн заметно дрожит.
— Великолепно, — говорит он. — Теперь ты, Джо.
Я задумываюсь на некоторое время, а потом отвечаю:
— Фиби Кейтс.
— Фиби Кейтс? — недоверчиво переспрашивает Уэйн.
— Кто такая Фиби Кейтс? — спрашивает Джаред.
— Актриса, — отвечаю я. — В нашем поколении все мальчишки были в нее влюблены.
— Потому что она снялась с голой грудью в фильме «Быстрые перемены в школе Риджмонт Хай», — говорит Уэйн.
— А, — кивает Джаред. — Я понял, кто это.
— При чем тут «Быстрые перемены»! Просто в ней есть что-то совершенно непорочное. Когда я был подростком, она олицетворяла собой такую девчонку, о которой только можно было мечтать. Я воображал себе, какая бы потрясающая у меня была жизнь, если бы рядом со мной была такая, как она. И теперь, если я вижу ее по телевизору, она вселяет в меня необъяснимую радость и надежду: мол, детские мечты все еще живы, вот они, здесь, их еще можно осуществить.
— Ага, — говорит Уэйн. — Но только почему именно Фиби Кейтс? Ума не приложу.
— И я тоже не понимаю, — качает головой Джаред.
— Ну, понятно, один — гей, второй опоздал на поколение, так что отвечу-ка я лучше «минет» — в целях экономии времени. По крайней мере, ничего объяснять не придется, — говорю я, и мы дружно смеемся. — Ну чего, спускаемся, что ли?
Удивительно, как стихает толпа, когда мы все втроем встаем и пускаемся в опасный путь с уступа: Джаред слезает первым, помогая мне спустить Уэйна. Как только мы добираемся до крыши, зрители начинают бешено хлопать, приветствуя нас криками, как будто рок-музыкантов: «Спасибо, Буш-Фолс!», «Счастливо оставаться!», «Да хранит вас бог!».
У лестницы нас поджидает Мыш с помощником и двумя санитарами. Санитары подходят с двух сторон к Уэйну и аккуратно сопровождают его вниз. Помощник шерифа достает наручники, и Мыш берет нас с Джаредом под стражу за хулиганство и препятствование работе органов правопорядка. Видно, мы помешали проведению какой-то спасательной операции.
Карли поехала со скорой, чтобы проследить за Уэйном, поэтому мне ничего иного не остается, как сидеть с Джаредом в камере в полицейском участке и ждать, пока Синди его заберет. Она появляется за решеткой камеры в джинсах и темно-синей рубашке поло, которая налезла бы и на пятилетнего ребенка, и смотрит на меня, пока Мыш отпирает засов.
— Синди, мне очень жаль, — говорит он, отодвигая дверь. — Они вмешались в операцию на глазах у всей школы, и я не мог их просто так отпустить. — Он подобострастно смотрит на нее. — Плохой был бы пример для ребят.