– Я сделала госпоже массаж, потом читала ей вслух. Я не очень хорошо читаю вслух, но ее сиятельство говорит, что это даже лучше: так она быстрей засыпает. Когда госпожа начала дремать, она отослала меня, я закрыла книгу и вернулась в свое купе.
– А во сколько это было, вы помните?
– Нет, господин.
– А скажите, как долго вы пробыли у княгини?
– Около получаса, господин.
– Хорошо, продолжайте.
– Сначала я принесла госпоже еще один плед из моего купе – было очень холодно, хотя вагон топили. Я укрыла ее пледом, и она пожелала мне спокойной ночи. Налила ей минеральной воды. Потом выключила свет и ушла.
– А потом?
– Больше мне нечего рассказать, господин. Я вернулась к себе в купе и легла спать.
– Вы никого не встретили в коридоре?
– Нет, господин.
– А вы не встретили, скажем, даму в красном кимоно, расшитом драконами?
Немка выпучила на него кроткие голубые глаза:
– Что вы, господин! В коридоре был один проводник. Все давно спали.
– Но проводника вы все-таки видели?
– Да, господин.
– Что он делал?
– Он выходил из купе, господин.
– Что? Что? – накинулся на горничную мсье Бук. – Из какого купе?
Хильдегарда Шмидт снова переполошилась, и Пуаро бросил укоризненный взгляд на своего друга.
– Ничего необычного тут нет, – сказал он. – Проводнику часто приходится ходить ночью на вызовы. Вы не помните, из какого купе он вышел?
– Где-то посреди вагона, господин. За две-три двери от купе княгини.
– Так-так. Расскажите, пожалуйста, точно, где это произошло и как.
– Он чуть не налетел на меня, господин. Это случилось, когда я возвращалась из своего купе с пледом для княгини.
– Значит, он вышел из купе и чуть не налетел на вас? В каком направлении он шел?
– Мне навстречу, господин. Он извинился и прошел по коридору к вагону-ресторану. В это время зазвонил звонок, но, мне кажется, он не пошел на этот вызов. – Помедлив минуту, она продолжала: – Но я не понимаю. Как же…
Пуаро поспешил ее успокоить.
– Мы просто выверяем время, мадам, – сказал он. – Это чистейшая формальность. Наверное, бедняге проводнику нелегко пришлось в ту ночь: сначала он будил вас, потом эти вызовы…
– Но это был вовсе не тот проводник, господин. Меня будил совсем другой.
– Ах вот как – другой? Вы его видели прежде?
– Нет, господин.
– Так! Вы его узнали, если б увидели?
– Думаю, да, господин.
Пуаро что-то прошептал на ухо мсье Буку. Тот встал и пошел к двери отдать приказание.
Пуаро продолжал допрос все в той же приветливой и непринужденной манере:
– Вы когда-нибудь бывали в Америке, фрау Шмидт?
– Нет, господин. Мне говорили, это замечательная страна.
– Вы, вероятно, слышали, кем был убитый на самом деле, – слышали, что он виновен в смерти ребенка?
– Да, господин, слышала. Это чудовищное преступление – ужасный грех! И как Господь только допускает такое! У нас в Германии ничего подобного не бывает.
На глаза ее навернулись слезы.
– Да, это чудовищное преступление, – повторил Пуаро.
Он вытащил из кармана клочок батиста и показал его горничной:
– Это ваш платок, фрау Шмидт?
Все замолчали, женщина рассматривала платок. Через минуту она подняла глаза. Щеки ее вспыхнули:
– Что вы, господин! Это не мой платок.
– Видите, на нем стоит Н – вот почему я подумал, что это ваш: ведь вас зовут Hildegarde.
– Ах, господин, такие платки бывают только у богатых дам. Они стоят бешеных денег. Это ручная вышивка. И скорее всего из парижской мастерской.
– Значит, это не ваш платок и вы не знаете, чей он?
– Я? О нет, господин.
Из всех присутствующих один Пуаро уловил легкое колебание в ее голосе.
Мсье Бук что-то горячо зашептал ему на ухо. Пуаро кивнул.
– Сейчас сюда придут три проводника спальных вагонов, – обратился он к женщине. – Не будете ли вы столь любезны сказать нам, кого из них вы встретили вчера ночью, когда несли плед княгине?
Вошли трое мужчин: Пьер Мишель, крупный блондин – проводник спального вагона Афины – Париж и грузный кряжистый проводник бухарестского вагона.
Хильдегарда Шмидт пригляделась к проводникам и решительно затрясла головой.
– Тут нет того человека, которого я видела вчера ночью, господин, – сказала она.
– Но в поезде нет других проводников. Вы, должно быть, ошиблись.
– Я не могла ошибиться, господин. Все эти проводники – высокие, рослые мужчины, а тот, кого я видела, – невысокого роста, темноволосый, с маленькими усиками. Проходя мимо, он извинился, и голос у него был писклявый, как у женщины. Я его хорошо разглядела, господин, уверяю вас.
– Невысокий темноволосый мужчина с писклявым голосом, – сказал мсье Бук.
Троих проводников и Хильдегарду Шмидт отпустили восвояси.
Мсье Бук в отчаянии развел руками:
– Ничего не понимаю, решительно ничего! Значит, этот враг Рэтчетта, о котором тот говорил, все-таки был в поезде? И где он теперь? Не мог же он просто испариться? У меня голова кругом идет. Скажите же что-нибудь, умоляю вас. Объясните мне, как невозможное стало возможным?
– Очень удачная формулировка, – сказал Пуаро. – Невозможное произойти не могло, а следовательно, невозможное оказалось возможным вопреки всему.
– Тогда объясните мне поскорее, что же произошло в поезде вчера ночью.
– Я не волшебник, мой дорогой. И озадачен не меньше вашего. Дело это продвигается очень странно.
– Оно нисколько не продвигается. Оно стоит на месте.