Все эти истории были чудесными, увлекательными, и, прочитав их, хотелось хандрить, уставив взгляд поверх пруда, в котором отражается серое небо, скрашенное нарядной осенней листвой.
Трагедия замечательна, когда ее рассказывает поэт – душу бередят удивительные события, которые никогда не произойдут с тобой.
Но в жизни, увы, трагедии уродливы. Их героини – жалкие, безумные, злые женщины, которые, словно липы летом – дурманящий запах, источают сумасшествие.
Эта Марина была уродом – каждый ее поступок, каждое слово, взгляд были уродливы.
Лицо у нее было привлекательным, сама – стройна и высока.
Никита встретил ее в компании одного своего друга, и в тот же вечер она с ним уехала. Оказалось, у Марины был молодой человек, и находился он в той же компании, и все произошло у него на глазах.
Марина, не спросив позволения, втянула Никиту в войну – и вот он уже то перевозил ее вещи от молодого человека, то выходил с ним разговаривать, то утешал Марину, которая ночами не могла заснуть…
Марина не хотела оставаться у Никиты. Ему пришлось выселять жильцов, которым она сдавала свою трехкомнатную квартиру на Тверской. Квартира досталась ей от бывшего мужа, телевизионного продюсера. Никита сделал в ней ремонт, потому что Марина не могла жить после чужих людей.
Никита ездил за материалами, торговался, боролся с прорабом, а Марина в это время капала клубничным соком на новые шелковые простыни. Простыни она выкинула.
Мы познакомились в «Чиполлино».
Марина была неприветлива – почему-то ей казалось, что она имеет на это право.
После неудачных попыток завести беседу мы, приятели Никиты, решили, что он приобрел себе красивую зверушку, и позабыли о ней. К тому времени приятели уже наловчились игнорировать подружек Никиты.
– Твои друзья меня унизили, – заявила Марина, когда они приехали домой.
– Ты о чем? – удивился Никита.
– Они даже не смотрели в мою сторону!
– Марин, ты чего… Да никто…
– Я чувствовала взгляды! Не знаю, с кем ты раньше встречался, но у них на лбу было написано «еще одна шалава!» Я тебе не подстилка! Не смей со мной так обращаться!
Марина была больна. И если раньше Никита думал, что истеричка – это женщина, которая рыдает, когда смотрит на Кейт и Лео во льдах океана, то это потому, что ему не повезло столкнуться с подлинным безумием.
Марина была бурей, ураганом, который выдирает дома из земли; играет машинами в снежки; наотмашь валит деревья – и поначалу Никите грезилось, что этот ураган несет его в чудесную страну Оз.
– Я купила платье за двенадцать тысяч! Потратила последние деньги! – бушевала Марина. – Ради твоих друзей!
– Двенадцать тысяч?! – ахнул Никита. – Ты с ума сошла? Ты же просила денег на стол!
– Я?! Просила?! – Марина расхохоталась.
Она бросилась к шкафу, схватила ворох одежды и вышвырнула в окно.
– Может, ты считаешь, что я думаю только о тряпках? Может, ты тоже считаешь меня глупой?
Она выхватила из гардероба пальто, куртки, побежала на балкон. Никита собирался ее перехватить, но истерички знают толк в рукопашной – не успел он моргнуть, как получил сапогом по коленке, а одежда улетела в окно.
Была драка. Марина царапала его и кусала, он выламывал ей руки, она била его доской для нарезки хлеба, а он переломил ее через бортик ванны и облил ледяной водой.
– Со мной так нельзя… – говорила она позже, закурив сигарету. – Если ты этого не понимаешь, давай больше не видеться.
На следующий день они поехали за новыми шмотками. Старые Никита тоже подобрал, но Марина сказала, что смотреть не может на эти вещи. Они навевают на нее тягостные воспоминания.
Все друзья-приятели получили указание Марину уважать. Друзей стало заметно меньше.
– Марина – моя девушка, это серьезно, – сказал мне Никита. – Будь с ней помягче.
– Никита, – я замолчала, потому что не знала, что можно ответить на такое заявление. – Ладно. Все с тобой ясно.
Я его не бросила.
Мы встречались, и я была с Мариной вычурно вежлива – смотрела на нее с застывшей улыбкой, которая искажает лицо при встрече с одиозными личностями вроде Владимира Жириновского: стоит им появиться в толпе и крикнуть: «Где водитель, блянах…?!» – как у всех мгновенно образуется это умильное выражение, светская гримаса.
Я ее слушала, поддерживала, говорила комплименты – и ни разу Марина не заметила подвоха. Она всерьез отнеслась к моему подобострастию – а это означает, что ее мозг поражен, у нее нет иммунитета – самоиронии.
Марина и меня увлекла.
Это была простая девушка с дурными манерами, плохо образованная, бездарная, пусть и красивая, но не настолько, чтобы извлекать из этого выгоду, никчемная собеседница. Ее образ притягивал меня, как в свое время картина Флавицкого «Княжна Тараканова».
Обыкновенно безумцы страшны, их внешность искажена печатью распада личности, они не могут видеть себя в зеркалах, воспринимают себя по памяти, а эта была прекрасна и оттого еще более страшна – она завораживала, как горящие башни-Близнецы 11 сентября.
Катастрофы, с точки зрения непричастного к ним обывателя, необыкновенно красивы – что может быть более волнительным, чем смешанные чувства страха, величия, резкого, как острый перитонит, сочувствия и ощущения единения в этой боли со всем миром? В какие другие мгновения ты чувствуешь себя более живым?
Марина травилась. Всерьез. Никита вызывал «Скорую помощь». Марина уходила в запой – и он искал ее на даче у подруги подруги подруги и находил серую, вонючую, под грудой шерстяных одеял.
Марина могла устроить скандал в «Калина Баре» – из-за того, что креветки показались ей морожеными, и напиться в подмосковном кафе «Кувшинка» с двумя подозрительными личностями и одним местным пьяницей.
Никита считал, что любит ее, а на самом деле расплачивался за адреналин, пощипывающий его безразличие.
Если уж человек взялся быть несчастным – никто не сможет ему помешать.
Я верю в Бога. Я верю в душу. И я верю психотерапевтам – целителям душ.
Я несколько лет ходила на встречи с самой собой, где передо мной ставили зеркало и говорили: «Это ты». Я отрицала. Я качала головой и негодовала:
– Кто из нас сумасшедший? Это не я! Не знаю эту женщину!
Вот так я узнала, что мы совсем не такие, какими себя представляем. Я увидела наконец свое лицо – не обошлось без разочарования, но я его полюбила. Я научилась себя уважать.
Я много раз старалась передать эти знания Никите – и мы ругались, потому что ему не нужны были знания, он держался за свое невежество, хотел оставить все как есть.
Невежество страшнее зависти, гнева, жадности, ненависти. Оно превращает человека в насекомое. Я знаю людей, которые никогда не слышали о Коко Шанель. Они живут в Москве. И дело тут не в примере: не в Шанель, или Вуди Аллене, или Лихтенштейне.