А в том, что тюрьма – это не всегда казенный дом с решетками, охраной, нарами и баландой.
Тюрьма – это мир, дальше которого тебя не пускают твои же собственные страхи или предубеждения.
Никита боялся быть счастливым, ему думалось, что это скучно. Опасался любить взаимно и радостно, потому что не видел в этом интриги.
Для того чтобы каждый день открывать глаза и что-то делать, ему нужна была боль, и он отказывался верить, что можно проснуться от удовольствия и жить только потому, что мир прекрасен.
Когда ты привыкаешь к боли, то ощущаешь ее совсем не так, как другие. Боль становится частью тебя, ты понимаешь ее, как самое обычное физическое качество, и без нее ты в растерянности, ты словно парализован. Это знают все хронические язвенники.
Боль превращается в часть твоей природы.
Никита хотел боли – и получил ее сполна.
Марина сделала его несчастным, худым и одиноким.
А через три года бросила, насосавшись, будто самка комара, его крови.
Ушла к другому страдальцу, который ждал, чтобы ему сделали больно.
Конечно, она не оставила Никиту в покое. Марине вечно требовалось что-то устроить, помочь, заткнуть финансовую протечку.
Спустя какое-то время Никита малость отрезвел, но не отказался полностью от своего тайного удовольствия – он тосковал по Марине, ждал ее звонка, хотел подчиняться.
Я набралась мужества и заявила, что это в нем проснулась любовь к матери, которая не знала других чувств, кроме унижения, обиды, грубости.
Никита ответил, что «этот твой Фрейд – придурок и шарлатан».
Я объясняла, что дело не во Фрейде, а в нем, Никите.
Мы не просто поссорились. Мы разругались навсегда.
Я даже хотела договориться о том, что пусть он ездит на маленьком лифте, а я – на грузовом, но вовремя остановилась, осознав, что брежу наяву.
Трудно разрывать отношения, если живешь в одном доме.
В итоге мы все вместе – я, Никита и Саша – встретились в подъезде.
Я стала пешкой в их игре – это был тот самый судьбоносный гамбит: Марина, развод, переезд, мой сосед, я сама, а в итоге перестановки фигур – встреча двух людей в подъезде, где не работали оба лифта.
Саша чудесно выглядела. Ее модный дом цвел, как сакура весной, хоть Саша и не была популярна, о ней не судачили газеты.
Она много зарабатывала и много тратила на себя.
Все возрасты хороши, но для меня лично тридцать лет – очередной значительный рубеж.
Первый – окончание школы. Предвкушение настоящей взрослой жизни, официального взросления, самостоятельного выбора, прощания со всеми, кто знал тебя десять лет и помнил, как во втором классе у тебя носом пошла кровь, а учительница с необъятной грудью и пластмассовой розой на этой груди, сказала, что надо меньше ковырять в носу.
В день окончания школы тебе кажется, что ты ходишь по воде.
А в тридцать лет ты неожиданно замечаешь, что из девушки, которой вечно не хватает денег на новые сапоги, из той самой, которая никогда не платит за вход в клубах, из той, что прячет некрасивости съемной квартиры самым ярким ковром из ИКЕА, ты, как будто незаметно, превратилась в элегантную молодую женщину с ухоженной прической.
Все в тебе, от белья до машины, выбрано с любовью, на твой вкус, а не по средствам. Хочется большего, но и настоящее тебя устраивает.
У тебя достаточно мудрости и понимания себя, чтобы не играть, не ловчить, не казаться кем-то другим. У тебя есть друзья, которых ты выбрала потому, что вы похожи, они разделяют твои убеждения, образ жизни. Ты любишь их, а они любят тебя – и это не случайные люди, а твоя семья.
Бывает и по-другому, но мы выбрали такой путь.
Саше не хватало лишь одного – ребенка. Она не могла забеременеть и уже почти смирилась с бесплодием.
– Придется кого-то усыновлять, – говорила она.
– А ты… – я запнулась. – Готова к такому шагу?
– Да черт его знает… – поморщилась Саша. – Страшно… Вдруг его мать – проститутка?
– А это влияет?..
– Откуда же я знаю? Конечно, хочется своего…
– Чтобы кровь и плоть?
– Ну да. Хотя усыновляют же – и ничего. Все живы-здоровы. Наверное, его лет с трех надо к психологу водить, чтобы мозги прочистил.
– Думаю, да.
– Ладно, давай пока не будем. Я год взяла на размышления.
– Ты представляешь, у одной моей знакомой есть соседка, женщина лет сорока, она с матерью живет. Я ее видела – немножко бука, но вежливая хотя бы. Так вот, она взяла малышку, совсем кроху, месяца три, а через год отдала назад. Знаешь почему?
– Ну, конечно, не знаю! – Саша не любила риторические вопросы.
– Потому что ребенок орет. Понимаешь? Орет. Очень странно и нехарактерно для младенца. Ты небось не слышала о том, что дети кричат?
– А она не пробовала кляп, например? – Саша даже покраснела от злости. – Что за люди! Разве так можно?
– Вот такие люди… Это, знаешь, эгоизм, который надо принудительно лечить.
– Колоть ей самой надо такое, чтобы она орала. И чтобы никто к ней не подходил.
Саша вместе со мной прошла психотерапию. Ее пришлось уговаривать, но я смогла ее убедить, что отвертка в голове мешает не только носить шляпы, но и думать.
Дело в том, что в жизни Саши появилось слишком много «но».
– Да, у меня успешный бизнес, но… я занимаюсь не тем, чем хотела. Я – модельер, но мне приходится быть и директором, и бухгалтером, и выяснять отношения с чиновниками…
– Да, я хорошо выгляжу, но… у меня нет времени на личную жизнь.
– Да, я много путешествую, но… стоит выйти из самолета, как начинаются звонки и проблемы.
Саша не могла смириться с платой за успех. Она хотела обладать всем, что имела, однако цена казалась ей непомерной.
– Саш, ну это как сумка «Фенди». Ты либо покупаешь ее, либо уходишь. А уж если покупаешь, то не стучишь потом головой о стену, потому что слишком дорого. Это «Фенди» и она столько стоит. Ну брось ты все, оставь один магазин.
– Не хочу… – ворчала Саша.
– Тогда иди к доктору, потому что я тебя сейчас буду убивать с изощренной жестокостью.
Как ни странно, психотерапия повлияла на нее с первого раза. Саша ходила к психологу полгода. И даже перестала бояться самолетов.
Мы были очень забавными, когда ходили на сеансы. Проповедовали. Кидались на людей с призывами обрести гармонию. Позже мы это прекратили. Сдвинуть человека с места можно, лишь если он тебе очень дорог.
К тому времени, когда мы встретились в лифте с Никитой, Саша еще не решила, что делать с мужчинами. После истории с Олегом ее душа словно попала в автокатастрофу.