– А как себя чувствовал Васильев? Может быть, жаловался на что-то? Голова там болела? Знобило?
– А вы знаете, – задумался Геннадий Михайлович. – Нет! Он не жаловался, но… Сначала-то он нормальный был, веселый даже, а потом как-то скуксился! Может, действительно заболело что-то, а может, подумал или вспомнил о чем-нибудь? – он пожал плечами.
– А почему Тамара Петровна, как только Дмитрия Даниловича «Скорая» увезла, сразу же вашей супруге позвонила? Они знакомы? – поинтересовался Стас.
– Жена, наверное, неправильно выразилась, – улыбнулся тот. – Она мне позвонила! А трубку Аня взяла и уже потом мне передала.
– Тогда такой вопрос: почему Васильев вдруг так резко решил развестись? И для того, чтобы накрыть жену с поличным, вас в свидетели взял? – допытывался Крячко.
Тут Геннадий Михайлович уставился на него во все глаза и, казалось, от удивления даже дар речи потерял.
– Что значит «резко»? – наконец удивленно спросил он. – А как бы вы поступили, застав свою жену в постели с любовником?
– А он что же, никогда не догадывался, что она ему изменяет? – недоверчиво спросил Крячко.
– Вы знаете, он со мной такими подробностями своей жизни не делился, – покачал головой водитель. – Могу сказать только одно – для него это было шоком.
– А почему же тогда вы вместе с ним в квартиру вошли? – не унимался Стас.
– В тот день у шефа с утра в Москве дела были, вот он решил дома пообедать. А поскольку у них тогда как раз пылесос сломался, он по дороге заехал новый купить. Вот я и помогал его нести и стал невольным свидетелем этих событий, – объяснил Геннадий Михайлович. – Дмитрий Данилович тогда вещи собрал, и я на работу его отвез. Там он в комнате отдыха и жил некоторое время.
– А почему он после развода снова в свою квартиру вернулся? – продолжал спрашивать Крячко.
– Понимаете, была у него мысль ту квартиру продать, чтобы, деньги поделив, купить себе отдельную. Но их двухкомнатная хоть и в центре – на Малых Каменщиков… Это рядом с «Таганской», – объяснил он. – Но дом-то пятиэтажка с совмещенным санузлом, еще старой постройки, так что дорого она не стоит. Вот и пришлось бы, чтобы что-то приличное купить, в новые районы забираться, а когда человек к центру привык, ему туда уже не захочется. Рядом с комплексом можно было за эти деньги купить отличную квартиру, но кто знает, сколько здесь работать придется? А ну, как уволится он почему-то? И что ж ему тогда, оставаться здесь на веки вечные? Вот он и решил туда вернуться.
Ну, что ж, все было абсолютно логично, но Стас на всякий случай спросил:
– А вы откуда все это так хорошо знаете?
– Так ездили мы с ним два раза квартиры смотреть. Однокомнатная хрущевка рядом с «Профсоюзной» на первом этаже в панельном доме и к тому же торцевая – это же холодильник настоящий! А еще коммуналку на «Белорусской» в старом доме с одними соседями, но там столько заломили, что у него таких денег нет. Вот и бросил он эту затею. Так куда же ему было идти, как не в старую квартиру?
– Хорошо. Тогда у меня еще один вопрос и очень деликатного свойства. Скажите, за тот год, что Дмитрий Данилович с женой в разводе, у него не появилась случайно близкая женщина? – поинтересовался Крячко.
– Вы имеете в виду любовницу? – уточнил водитель и, не дожидаясь ответа, покачал головой: – Нет. У него была одна дорога: дом – работа, работа – дом.
– А вот Тамара Петровна говорит, что последние два месяца он был дерганый, нервный… Бывало, что возвращался очень поздно, а порой и вообще ночевать не приходил. Вы об этом что-нибудь знаете? – вцепился в него Стас, решив, что, кажется, поймал того на вранье.
– Было несколько раз, когда я его около метро высаживал, – кивнул Геннадий Михайлович. – И случалось такое, что утром он мне звонил и просил подобрать в определенном месте, но я не знаю, было это связано с какой-то женщиной или нет. А что касается того, что он стал дерганый и нервный, то ни я, ни жена за ним этого не замечали. Во всяком случае, срываться на нас с Аней он себе никогда не позволял, да и мы повода не давали.
– А вы сами верите в то, что Васильев мог совершить самоубийство? – напрямую спросил Стас.
– Нет! – уверенно ответил водитель. – Во-первых, это совершенно не в его характере, а во-вторых, если бы уж до этого дошло, то только в том случае, если бы он узнал, что чем-то неизлечимо болен и его ждет мучительная смерть, но тогда он бы просто застрелился. Травиться, знаете ли, как-то не по-мужски.
– То есть вы намекаете, что его кто-то преднамеренно отравил? Кто? Вы кого-то подозреваете? – вцепился в него мертвой хваткой Стас.
– И опять-таки нет! – покачал головой Геннадий Михайлович. – Просто там, – он кивнул в сторону здания, – столько всякой дряни, что человек может отравиться и без чьего-то злого умысла, а просто не соблюдая технику безопасности. Лично я на верхние этажи даже нос не сую, да и жене запретил туда подниматься.
В общем, попал Крячко под козырной отбой! И ведь и нутром, и сыщицкой своей сущностью чуял он, что не все ему этот водила рассказал, а прицепиться было не к чему, и, самое главное, он был уверен, что каждое, даже самое незначительное слово Геннадия Михайловича, если он вдруг вздумает проверять, подтвердится. Так что ушел Стас со двора несолоно хлебавши, что настроения ему не улучшило.
– Ну что, юноша, – мрачно сказал он Никитину. – Пошли за твоей папкой, и двинем мы обратно в Москву.
В приемной, кроме Анны Григорьевны, никого не было. Как они и договаривались, он попросил у нее папиросу, чтобы до ближайшего киоска дотерпеть.
– Ну, я вам тогда прямо в пачке отдам, чтобы они у вас в кармане не раскрошились, – предложила она и, вытащив из пачки несколько папирос, спросила: – Пары штук хватит?
– Святая вы женщина, Анна Григорьевна! – с чувством сказал Крячко, опуская пачку в карман и протягивая ей свою визитную карточку. – Если вы вдруг чего-нибудь вспомните, то позвоните мне обязательно! – попросил он.
– Вряд ли… Но все может быть, – с сомнением в голосе ответила она и, усмехнувшись, пожелала: – Курите на здоровье!
Пока Стас с Никитиным шли вниз по лестнице, Крячко, нащупав в пачке ключ, потихоньку достал и, когда они спустились, предложил, кивая на туалет:
– Зайдем на дорожку?
– Да не помешало бы, – признался Никитин.
Они направились к туалету и, когда поравнялись с нужной ячейкой, Крячко, резко присев, громко сказал:
– Черт! Шнурок развязался! – а потом уже тише Никитину: – Стой, где стоишь!
Тот послушно замер, и Стас, воспользовавшись этим, быстро открыл ячейку и, достав оттуда не начатую, фабрично упакованную пачку обычной писчей бумаги, сунул ее под пиджак. В туалете, в кабинке, он засунул ее ближе к телу, закрепив брючным ремнем и прикрыв сверху рубашкой и пиджаком. Проходную они прошли беспрепятственно, но с незаметным Никитину облегчением Стас вздохнул только уже в машине, когда они выехали на трассу. Достав пачку, он положил ее в бардачок и сказал глядевшему на это, но так и не осмелившемуся что-то спросить Никитину: