– Да, – согласно покивал Крячко. – Дети – это самое уязвимое, что только может быть у человека. Да еще родители.
– Вот поэтому-то я когда-то раз и навсегда решил для себя детей не иметь, – невесело заметил Гуров. – Хватит того, что у меня первую жену с сестренкой ее когда-то похитили, а потом и Марию.
– И никогда об этом не пожалел? – осторожно спросил Стас.
А вот эту болезненную для себя тему Гуров обсуждать не собирался и попросил:
– Ты бы лучше сходил к секретарше и разведал обстановку.
Мгновенно поняв друга, как понимал всегда, Крячко, ничуть не обидевшись, вышел, а Лев Иванович попытался сосредоточиться на работе, но не получилось – не о ней он сейчас думал. Вернувшийся очень быстро Крячко прервал его размышления, и Лев Иванович нетерпеливо спросил:
– Ну что?
– Докладываю, – начал Стас. – Его превосходительство сегодня изволили на службу прибыть-с ажник еще до прихода секретарши, и она премного изумлена была, через открытую дверь кабинета его увидев. А еще больше она удивилась, застав господина генерала за делом совсем ему несвойственным – они-с в своей комнате отдыха чаек-с собственноручно заваривали-с и угощение по тарелочкам раскладывали-с. А потом эти трое появились, причем вели охранники некоего гражданина в штатском очень аккуратно и почтительно, а вовсе не заломив руки за спину. Провели они его, значитца, в кабинет, а сами, дверь аккуратненько прикрыв, в приемной уселись. И ни единого словечка за все это время не промолвили. А она сама в их присутствии чувствовала себя до того стеснительно, что даже посмотреть в их сторону боялась.
– Стас, не тот ты момент выбрал, чтобы в остроумии упражняться, тем более так неудачно, – поморщился Гуров. – Или это у тебя от нервов?
– От них, истрепанных и измотанных, – кивнул Крячко и продолжил в том же духе: – Осмелюсь дополнить, что после нашего изгнания из начальственного кабинета грохнуло там что-то. Как потом, уже после того, как сами его превосходительство кабинет покинуть изволили, выяснила она, что это ваза была, которую вы, господин полковник, Петру Николаевичу на юбилей презентовали-с!
– Ничего себе! – удивился Гуров. – Выпендривался ты, а виноват я оказался!
– Начальству виднее, – пожал плечами Стас.
– Петр уже вернулся?
– Да, но почти тут же снова ушел. Видимо, имеет нелицеприятную беседу с… – и Крячко ткнул пальцем на потолок. – А в его кабинете такой шмон идет, что только пыль столбом. Так что, вернувшись, он вряд ли будет расположен к восстановлению порушенных дружеских отношений.
– Стас, хихоньки хахоньками, но ведь мы с тобой, кажется, хорошего человека обидели, – заметил Лев Иванович.
– Да понял уже! Не совсем же я дурак! – вздохнул Крячко. – Уж если Петр ему собственноручно чай стал заваривать и специально его любимое угощение купил, то, ежу понятно, уважает он его крепко. А уж то, что он ему курить разрешил, само за себя говорит! Что делать будем?
– Ждать его звонка и работать – раньше же он всегда, как успокоится, звонил! Что нам еще остается?
– Вот ты и трудись, а я пойду по кабинетам пройдусь – что-то неспокойно у меня на душе, – сказал Стас и вышел, а Гуров не стал возражать.
Лев Иванович, блестящий аналитик, совершенно не разбирался в подковерной борьбе, постоянно идущей в Главке, а вот Крячко был там как рыба в воде. Да и как в ней можно было что-то Льву Ивановичу понять, если она логически никак не просчитывалась? И победа или поражение в ней зависели от чьего-то косого не в ту сторону взгляда, неосторожно брошенного слова и когда тайных, когда явных межличностных отношений, на которые Гуров и подавно никогда внимания не обращал, считая основным критерием работника профпригодность и столь ценимые им самые обычные человеческие качества: честность и порядочность.
Чувствуя свою вину, он активно взялся за документы, чтобы поскорее закончить это дело и приняться за то, о котором говорил Орлов, а поскольку работа была механическая и давно привычная, размышлять ему она не мешала. Вернувшийся Крячко прямо с порога предложил:
– Пошли покурим.
И, хотя они оба уже давно бросили курить, Гуров ничуть не удивился, а тут же поднялся и вышел вслед за другом, потому что эта фраза на их языке означала, что очень срочно нужно обсудить что-то настолько важное, что ничьих лишних ушей рядом с ними быть не должно. Заперев дверь, они вышли из здания и направились в кафе неподалеку. Вторая половина мая радовала глаз и веселила душу видом свежей зелени, и даже травка кое-где в трещинах асфальта пробивалась к солнышку, да и птицы, пусть и городские голуби с воробьями и воронами, тоже вовсю наслаждались первыми по-настоящему теплыми днями, но друзья ничего этого не замечали.
– Что, совсем плохо? – не выдержав затянувшегося молчания, спросил Гуров.
– Петр с завтрашнего дня отстранен от должности до выяснения всех обстоятельств случившегося, – зло сказал Стас. – Это же такое ЧП, что ему и определения не подберешь! Чтобы его подчиненный устроил не просто стрельбу в коридоре – это можно было бы на нервный срыв или временное помутнение рассудка списать, – а покушение на находящегося под охраной человека, это уже всякие границы переходит! А Орлов еще, оказывается, не только оформил визит своего друга как допрос особо важного подозреваемого, так еще и имя его настоящее назвать отказался! Да и Панкратова с ними отпустил! А это уже вообще ни в какие ворота не лезет!
– А там и в отставку его отправят, – вздохнул Гуров. – Петр же для них со своей принципиальностью хуже петли на шее – с ним же ни о чем не договоришься. Другому вкатили бы выговор, и все, а вот его не пощадят.
– Я ни с кем, кроме него, работать не буду! – решительно заявил Стас.
– Можно подумать, что я соглашусь какого-нибудь выскочку терпеть, – буркнул Лев Иванович.
– Значит, опять в частный сыск, как ты и говорил? – спросил Крячко.
– С этим всегда успеется, а пока мы еще побарахтаемся, как та лягушка в молоке, – почти угрожающе пообещал Гуров.
– Ага! Собьем себе островок масла и прыг оттуда! Только куда? И вообще что ты обо всей этой истории думаешь?
– Понимаешь, – начал Лев Иванович. – Раз тот человек был в кевларе да еще и с мешком на голове, не иначе как тоже кевларовом, то сделано это было не только в целях его безопасности, но, видимо, и для конспирации. Так что он, скорее всего, проходит по программе защиты свидетелей и человек настолько ценный, что тут любые меры предосторожности нелишними будут. И, должно быть, случилось или у него самого, или действительно у его друга – тут пока вопрос открытый – что-то настолько серьезное, что он рискнул из своего убежища выбраться, чтобы с Орловым встретиться и именно на работе, чтобы мы с ним поговорить могли. А Петр не тот человек, чтобы нас с тобой по пустякам дергать даже для своего, как оказалось, близкого друга. И если учесть, как Петр его визит обставил, то становится понятно, что дело архиважное, как говорил один недоброй памяти деятель. Да и поручился он за нас перед ним, как за самого себя. А мы с тобой, как два законченных идиота, выпендриваться начали! Словно с цепи сорвались!