– Значит, теперь мы сможем разузнать, чем он промышлял до того, как решил начать охоту за иконами…
– В том-то все и дело, что этой самой охотой он и промышлял! – хлопнул себя по коленке Семен. – Он уже грабил монастыри и всегда тащил что-то из священной утвари. Можно сказать, это его специализация.
– Откуда же точно известно, что сам Стоян, или же Чайкин, разгуливает на свободе?
– Так его ни разу не словили! Хитрый, черт, всегда успевал сбыть товар и убегал из города. Но правду сказать, за такие серьезные дела, как это, он ни разу не брался… Обнаглел от безнаказанности.
– Ты даже не представляешь, насколько обнаглел! – вздохнул я, но решил отложить печальные новости.
– Так и это еще не все из того, что я выяснил! – продолжал, как ни в чем не бывало, хвалиться Семен. – Я узнал, где сейчас этот Комов обитает! Точный адрес в селе Долженково раздобыл!
– Он действительно вернулся туда же, где жил до ограбления? – Я не поверил своим ушам. – Не боится, что его найдут? Даже после ареста Чайкина-Стояна?
– Ох, не знаю, но точно, что он там, и пока его никто не спугнул, надо брать! – Семен был полон веселого энтузиазма и готов впрягаться в работу прямо сейчас.
– Да, нужно его брать. Пойдем с докладом к Панфилову.
Как я ожидал, людей и транспорт нам выделили немедленно. Такое дело не могло простаивать. И если уж не оставалось надежды на то, что иконы будут возвращены, то обязательно нужно было покарать всех, кто был в этом замешан. Однако для начала нужно было этих «всех» поймать.
Дорога до Курской губернии была долгой и у меня было достаточно времени подумать. И чем дольше я обдумывал сложившуюся ситуацию, тем больше убеждался, что что-то здесь не так.
Чайкина и Максимова уже давно допросили, и даже неоднократно, и ни тот ни другой не упомянули о том, что иконы могли быть уничтожены. Максимов по-прежнему отказывался признать, что принимал участие в ограблении, хотя его пособничество было уже доказано.
Чайкин же, напротив, с удовольствием и наглой развязностью рассказывал о том, как готовил и совершал свое преступление. Максимова он легко признал своим сообщником. Но вот рассказывать, где остальные похищенные ценности и деньги, отказывался. И имена других подельников не называл.
Это раздражало даже присяжного поверенного Тельберга, назначенного судом для защиты Чайкина. Он пытался найти способ смягчить его участь (единственное, что он мог в данной ситуации предпринять) и предлагал искреннее раскаяние. Для этого обвиняемому нужно было только раскрыть следствию все, что он знал о деле и о своих сообщниках.
Однако Чайкин отказался от этого выгодного предложения и, более того, изменил собственные признательные показания. Теперь он утверждал, что найденные у него в доме драгоценности он купил у Максимова и понятия не имел об их истинном происхождении. А первоначально признание свое объяснял коварством полицейских, которые якобы обманом заставили его подписать бумагу, которую он даже не читал.
Теперь, для того чтобы обвинить Чайкина, нужно было еще доказать, что он действительно залез в монастырь. А для этого предстояло найти других его сообщников. Поэтому Комов был как нельзя кстати. Его нельзя было упустить.
Еще одним темным пятном в этой истории так и оставался сторож. Сначала казавшийся чуть ли не героем, теперь он был одним из обвиняемых. Поначалу дед упорно не узнавал преступников, но недавно другие свидетели, включая девочку Женю, стали заявлять, что видели, как сторож здоровался с Чайкиным при случайной встрече, будто они хорошо знакомы. Значит, теперь и сторож попадал под подозрение.
С каждой новой уликой в этом деле все становилось еще более запутанно и ни на волосок не прояснялось.
Следующая запись была сделана на два дня позже и другими чернилами. Явно Успенский писал ее в другом месте и уже после того, как прошло значительное время после предыдущего отрывка. Дату он указать, кажется, забыл или же решил, что это уже не имеет значения.
Поимка Комова оказалась делом непростым. Не могу сказать, что меня это сильно удивило. Будучи немного знакомым с его напарником Чайкиным, я не сомневался, что и этот бандит того же сорта – шустрый, наглый и сообразительный.
Местный филер, приставленный наблюдать за домом Анания Комова, сразу же сообщил, что тот вернулся в середине дня и больше не покидал место своего проживания.
Я приказал двум местным обойти дом со стороны заднего двора и никого не выпускать, а сам, в сопровождении околоточного, постучался в ворота. Открывать нам не спешили, и никаких звуков, говорящих о том, что в доме кто-то есть, слышно не было. Тогда мы, на свой страх и риск, перемахнули через невысокий забор и направились к низкому крыльцу. Нам навстречу никто не вышел, и это было довольно подозрительно.
И тут раздались крики со стороны заднего двора. Кто-то орал: «Караул! Держите! Стой!» Я оставил околоточного на крыльце, а сам метнулся в сторону криков, к которым присоединился собачий лай. Когда я оказался на месте, мне предстала следующая картина: двое моих бойцов сидели верхом на заборе и махали палками и картузами на заливавшуюся бешеным лаем псину. Собака была беспородная, но крупная, клыкастая и, как я уже понял, громогласная.
– Он там! Туда рванул! – наперебой зачастили бойцы с забора, на мгновение даже перекричав собаку, которая все не унималась.
Завидев меня, псина повернула свою лобастую голову, а я нащупал в кармане пиджака револьвер. Забираться на забор к своим подчиненным мне совершенно не хотелось. Псина двинулась в мою сторону и угрожающе зарычала. Я направил оружие в воздух – убивать ее мне почему-то не хотелось. В конце концов, она, как понимала, выполняла свой долг и не знала ничего о делах своего хозяина.
Выстрел оглушил собаку и, кажется, даже сидевших на заборе филеров. Псина поджала хвост и скрылась в кустах. Путь был свободен, и мы уже втроем, вместе со спустившимися бойцами, ринулись в погоню за довольно далеко умчавшимся Комовым.
Он проскочил между двумя домами, отделявшими его избу от огородов, за которыми виднелась полоса леса. Если ему удастся туда добраться, то нам уже не обойтись своими силами.
Быстро бежать в гору было непривычно. Давно мне этого делать не приходилось, наверное, со времен учебы, когда каждый мальчишка бегает как угорелый, к какому бы сословию он ни принадлежал. Я быстро отстал и наблюдал издали, как филеры нагоняют Комова и один из них, самый проворный, кидается ему в ноги. Второй навалился сверху и быстро скрутил беглеца. Тот даже пытался отбиваться, но безуспешно.
Я подошел, уже не спеша, чтобы не терять достоинство. Филеры с гордостью продемонстрировали мне найденное у задержанного оружие – револьвер, полностью заряженный и готовый к бою, и золотой медальон с одной из икон с девятью крупными жемчужинами. Один Бог знает, почему он не решился им воспользоваться, когда удирал от нас. Возможно, не слишком хорошо стрелял и, видя наше численное превосходство, решил не рисковать и не брать на душу такого тяжкого греха, как убийство или нападение на служителя закона.