На дорожке к дому Летчеров было гораздо темнее. Мы замедлили шаг, потому что хотели увидеть дом, еще не сойдя с дороги. Поскольку электричества у них не было, не было и света, сплошная тьма по всей излучине реки.
Потом мы услышали какие-то звуки и замерли на месте. Голоса, далеко от нас. Мы отошли к краю их хлопкового поля и стали терпеливо ждать, когда выглянет луна. Я указывал ей туда и сюда, пытаясь дать представление о расположении их дома. Голоса были детские, несомненно, это галдел выводок Летчеров.
Луна наконец снизошла до помощи нам, и мы получили возможность видеть весь пейзаж вокруг. Темный силуэт дома виднелся на некотором расстоянии от нас, на таком же, как наш амбар от заднего крыльца, около 350 футов, - такая же дистанция отделяет пластину «дома» от ограды аутфилда на стадионе «Спортсменз-парк». Большая часть значительных расстояний в моей жизни измерялась именно такими мерами. Грузовичок Паппи был припаркован перед домом.
– Нам лучше обойти дом с той стороны, - спокойно сказала Тэлли, как будто много раз участвовала в подобных вылазках.
Мы забрались в заросли хлопчатника и пошли вдоль одного ряда, потом вдоль другого, в полном молчании описывая полукруг сквозь эту растительность. Хлопчатник здесь вырос по большей части очень высокий, почти с меня ростом. Когда мы добрались до места, где его стебли росли пореже, то остановились и осмотрели местность. В задней комнате дома виднелся слабый свет, это была та комната, где находилась Либби. Когда мы оказались точно к востоку от нее, то пошли сквозь ряды хлопка, очень тихо приближаясь к дому.
Шансов, что нас кто-то увидит, было немного. Нас тут, конечно же, никто не ждал, они были заняты совсем другими делами. А заросли такие густые и ночью такие темные, что любой ребенок сможет пробраться на четвереньках сквозь них, и никто его не заметит.
Моя соучастница двигалась ловко и проворно, прямо как солдаты, которых я видел в кино. Она не спускала глаз с дома и аккуратно разводила руками в стороны стебли хлопчатника, все время расчищая мне путь. Мы не произнесли ни слова. И не спешили, медленно приближаясь к дому сбоку. Заросли хлопка подступали почти к самому краю их вытоптанного двора, и когда до него оставалось рядов десять, мы сели на землю и осмотрелись вокруг, оценивая свое положение.
Мы слышали голоса младших Летчеров, скопившихся возле нашего пикапа, запаркованного как можно дальше от их переднего крыльца. Мой отец и мистер Летчер сидели в кузове у заднего борта и тихо разговаривали. Дети вели себя тихо, но иногда начинали вдруг трещать все вместе. Все как бы застыли в ожидании, и через пару минут у меня возникло ощущение, что они ждут уже довольно долго.
Перед нами было окно, а от того места, где мы прятались, до места действия было ближе, чем от остальных Летчеров и отца. И мы были отлично закрыты ото всех; даже если на крыше дома зажечь прожектор, нас все равно никто не увидит.
На столе в комнате горела свеча, совсем рядом с окном. Вокруг двигались женщины и, судя по их теням, которые то поднимались, то опускались, в комнате горело несколько свечей. Свет был тусклый, тени густые.
– Давай подойдем поближе! - прошептала Тэлли. К тому времени мы уже просидели здесь минут пять, и хотя я ужасно боялся, все равно не верил, что нас застукают.
Мы продвинулись вперед футов на десять и уселись уже в другом, но тоже безопасном месте.
– Достаточно близко, - сказал я.
– Может быть.
Свет из комнаты падал на землю возле дома. На окне не было ни сетки, ни занавесок. Пока мы сидели и ждали, сердце мое перестало так бешено колотиться, да и дыхание стало нормальным. Глаза сосредоточились на окружающем, и я стал различать звуки ночи - хор сверчков, кваканье лягушек на реке вдали, тихое бормотание мужчин на расстоянии от нас.
Мама, Бабка и миссис Летчер тоже разговаривали тихими голосами. Мы их слышали, но не могли разобрать ни слова.
Потом все стало тихо, а потом Либби вдруг закричала от боли, и я чуть не выскочил из собственной шкуры. Ее ужасный крик эхом пронесся по полям, и я подумал, что она умерла. Возле пикапа воцарилось полное молчание. Даже сверчки на минутку замолкли.
– Что стряслось? - спросил я.
– Очередная схватка, - ответила Тэлли, не сводя глаз с окна.
– А что это?
Она пожала плечами:
– Роды так проходят. Дальше будет еще хуже.
– Бедняга!
– Что хотела, то и получила.
– Что ты хочешь сказать?
– Ладно, не важно.
Несколько минут все было тихо и спокойно, потом мы услышали плач Либби. Ее мать и Бабка пытались ее успокоить. А она все повторяла:
– Простите меня! Простите!
– Ничего, все будет в порядке, - сказала моя мама.
– И никто не узнает про это, - добавила Бабка. Это была ложь, понятное дело, но, может быть, Либби от этого стало полегче.
– У тебя будет замечательный ребеночек, - сказала мама.
Какой-то отбившийся от остальных летчеровский детеныш, один из средних, забрел в этот конец двора и пробрался прямо к окну точно так же, как я пробирался туда несколько часов назад, буквально за секунду до того, как Перси чуть не искалечил меня своим комом глины. Он или она - отсюда было не разобрать - стал подглядывать и уже видел все, что происходило в комнате, когда более старший из их выводка не рявкнул с другого конца двора: «Ллойд, а ну отойди от окна!»
Ллойд немедленно убрался и рысью кинулся в темноту. О его преступлении было тут же доложено мистеру Летчеру, и вслед за этим поблизости раздались звуки жуткой порки. Мистер Летчер воспользовался какой-то палкой. При этом он приговаривал: «В следующий раз найду палку побольше!» Но по мнению Ллойда, и нынешней было вполне достаточно - его вопли можно было, видимо, услышать на мосту.
Когда истязание прекратилось, мистер Летчер рявкнул на всех своих детей: «Сколько раз повторять, чтобы сидели тут и держались подальше от дома!»
Мы, конечно, не видели весь этот эпизод, да и не нужно было, и так все понятно.
Однако я был еще больше напуган, подумав о суровости и продолжительности наказания, которое на меня обрушится, если отец узнает, где я сейчас нахожусь. И мне внезапно захотелось убежать.
– Сколько времени требуется, чтобы родить? - шепотом спросил я у Тэлли. Если она и устала, то не показывала этого. Она стояла на коленях, замерев и не отводя глаз от окна.
– Зависит от обстоятельств. Первый всегда выходит дольше.
– А седьмой?
– Не знаю. К тому времени они, наверное, просто вылетают наружу. А у кого их семь?
– У матери Либби. Семь или восемь. Думаю, она каждый год рожает по младенцу.
Я уже начал было задремывать, когда у роженицы опять начались схватки. И опять ее крики затрясли весь дом, затем перешли в плач, а потом в успокаивающее бормотание. Потом все опять успокоилось, и я понял, что все это может продолжаться очень долго.