— Вы все время... были раздеты?
Она неуютно заерзала в кресле, словно хотела всем своим худеньким телом зарыться в него, подальше от чужих глаз.
— Я не хочу... — Она осеклась, сглотнула комок, а я мысленно закончил: «чтобы кто-нибудь об этом знал».
— Все в порядке, — сказал я. — Я никому не скажу.
Мы сидели в библиотеке. Смеркалось, дневной жар ослабевал. Она была только что из-под душа, небрежно одета. Мы ждали, что кто-нибудь по устоявшемуся обычаю дома Ченчи присоединится к нам выпить перед ужином стаканчик-другой. Волосы ее были опять влажными, но на сей раз она еще подкрасила губы. Она испытующе поглядывала на меня, не слишком во мне уверенная.
— Почему вы? — спросила она. — Папа говорит, что не пережил бы эти недели без вас, но... но все же я не понимаю.
Я объяснил ей, чем занимаюсь.
— Вы консультант?
— Верно.
Она немного подумала, переводя взгляд с моего лица на руки и обратно.
Я не мог прочесть по ее лицу ее мнения обо мне, но, наконец, она вздохнула, словно приняла решение.
— Хорошо... дайте и мне совет, — сказала она. — Я очень странно себя чувствую. Словно сбилась с ритма жизни, только еще хуже. Какой-то временной сдвиг. Словно иду по папиросной бумаге. Словно все нереально. Все время хочется плакать. Я ведь должна быть безумно счастлива... почему же не так?
— Это реакция, — ответил я.
— Вы не понимаете... вы и представить не можете... на что это похоже.
— Я от многих слышал, на что это похоже. От таких людей, как вы, сразу после освобождения. Они рассказывали мне. Сначала — ошеломляющий шок, невозможность поверить в то, что случилось. Унижения, специально нацеленные на то, чтобы запугать вас, заставить чувствовать себя беззащитным.
Никакой ванны. Иногда никакой одежды. И, конечно, никакого уважения. Никакой доброты, никакой мягкости. Заточение, в котором не с кем говорить, нечем заполнить мысли, только неуверенность и страх... и чувство вины... Вины за то, что не сумел сбежать в самом начале, за горе, которое обрушилось на вашу семью, вина за то, во что может обойтись выкуп... и страх за собственную жизнь, если денег не сумеют собрать или что-то пойдет не так... если похитители запсихуют.
Она внимательно слушала меня, поначалу с удивлением, затем с облегчением.
— Вы знаете. Вы понимаете. Я не могла сказать... я не хотела беспокоить их... и еще... еще...
— И еще вам стыдно, — закончил я.
— О, — она распахнула глаза. — Я... Почему я должна стыдиться?
— Не знаю, но почти все испытывают чувство стыда.
— Да?
— Да.
Она некоторое время сидела молча, затем сказала:
— Сколько мне понадобится времени... чтобы пережить все это?
На это ответа не было.
— Некоторые избавляются от последствий почти сразу, — ответил я. Но это как болезнь или смерть... рана должна зарубцеваться. Некоторые справляются за считанные дни, другим приходится ждать недели, третьи годы с этим живут.
А у некоторых рана кровоточит всю жизнь. Те, кто вроде бы посильнее, сильнее и страдают. Никогда в точности не скажешь, особенно в день освобождения.
В комнату вошла Илария в сногсшибательной красно-золотой тоге и начала включать светильники.
— По радио в новостях сообщили о твоем освобождении, — сказала она Алисии. — Я слышала там, наверху. Сделай спокойное лицо — папарацци начнут ломиться в двери прежде, чем ты успеешь моргнуть.
Алисия снова сжалась в своем кресле. Вид у нее был совершенно несчастный. Илария, немилосердно подумал я, именно для этого так и принарядилась — не хочет снова оказаться в тени.
— А насчет этих папарацци вы не посоветуете? — еле слышно спросила Алисия.
Я кивнул:
— Если пожелаете.
Илария, проходя мимо моего кресла, погладила меня по голове.
— Наш мистер Все Устрой никогда не проигрывает.
Появился сам Паоло Ченчи вместе с Луизой — он был встревожен, она, как всегда, трепетала.
— Позвонили из телекомпании, — сказал Ченчи. — Сказали, что бригада уже на пути сюда. Алисия, тебе лучше оставаться здесь, пока они не уедут.
Я покачал головой.
— Они просто разобьют лагерь у ваших дверей. Лучше будет поскорее с этим покончить. — Я глянул на Алисию. — Если бы вы могли... знаю, это тяжело... какую-нибудь шуточку, они уберутся скорее.
— Что? — ошеломленно спросила она. — Хорошие новости — короткие новости. Если они будут думать, что вам на самом деле пришлось несладко, то они начнут глубоко копать. Скажите им, что похитители обращались с вами хорошо, скажите, что вы рады вернуться домой, что скоро снова сядете в седло.
Если они начнут расспрашивать вас о том, на что вам по-настоящему тяжело будет отвечать, сбейте их с толку и выдайте какую-нибудь шуточку.
— Не знаю... если смогу.
— Мир хочет услышать, что вы в порядке, — сказал я. — Они хотят в этом увериться, увидеть вашу улыбку. Если вы сумеете справиться с этим сейчас, то это поможет вам быстрее вернуться к нормальной жизни. Люди, которых вы знаете, с удовольствием примут вас... им не захочется встретить вас в расстроенных чувствах, а такое случится, если они увидят вас в истерике.
— Она не истеричка, — отрезал Ченчи.
— Я понимаю, что он хотел сказать, — слабо улыбнулась отцу Алисия.
— Я слышала, что ты платишь за консультации, потому лучше уж примем его совет.
Мобилизовавшись в одно мгновение, семейство разыграло замечательное представление, прямо как актеры на сцене. Иларии и Луизе это стоило минимальных усилий, но Ченчи играть роль гостеприимного хозяина наверняка было неловко. Однако он встретил телевизионщиков вежливо, помог им найти розетки и передвинуть мебель. Вторая телегруппа приехала в то время, когда первая еще устанавливала оборудование, потом появились еще несколько машин, набитых репортерами — некоторые из международных агентств новостей, с шумом ввалились фотографы. Илария порхала среди них, как алая птичка, весело щебеча, и даже Луиза казалась рассеянно-любезной.
Я наблюдал за всем этим цирком из-за приотворенной двери библиотеки, а Алисия молча сидела в кресле. Под глазами ее были синие круги.
— Не могу, — сказала она.
— Они и не ждут от вас песен или танцев. Просто... ведите себя как обычно.
— И шуточку.
— Да.
— Я плохо себя чувствую.
— Вы привыкли к толпе, — сказал я. — Привыкли к тому, что на вас смотрят. Представьте, что вы... — я подыскал слово, — на кругу для победителей. Царит суматоха. Вы знакомы с ней, так что у вас есть от нее щит.