— У меня есть распечатка стенограммы, — заверил я. — С удовольствием пришлю ее вам.
— Это правда? — в третий раз спросил Адлер.
— В зале присутствовало три сотни человек, — продолжал я, взглядом предупреждая Люсьена: «Не делайте этого! Не смейте лгать!»
— Заткнитесь, мистер Трейнор! — рявкнул кто-то из членов совета.
— Это официально зафиксировано в стенограмме, — тем не менее еще раз повторил я.
— Хватит! — заорал Джетер.
Люсьен стоял, соображая, как выйти из положения. Все ждали. Наконец он выдавил:
— Не помню всего, что было сказано... — Я громко хмыкнул. — Вероятно, мой клиент говорил нечто в этом роде, но это был эмоциональный всплеск, в пылу полемики могло, конечно, быть произнесено нечто подобное. Но, учитывая ситуацию...
— Засунь эту ситуацию себе в задницу! — рявкнул я и сделал шаг по направлению к Люсьену, словно собирался ему врезать. Охранник преградил мне путь. — Все черным по белому записано в стенограмме! — сердито сказал я и, повернувшись к членам совета, добавил: — Как вы, господа, можете спокойно сидеть и позволять им так бессовестно лгать?! Неужели вы сами не хотите узнать правду?
— У вас есть еще что добавить, мистер Трейнор? — спросил Джетер.
— Да! Я надеюсь, что ваш совет не выставит на посмешище нашу систему правосудия и не допустит, чтобы этот человек свободно разгуливал на свободе всего после восьми лет отсидки. Пусть радуется, что он сидит здесь, а не в камере смертников, где ему самое место. И я надеюсь, что в следующий раз, когда будет слушаться дело о его условно-досрочном освобождении, если следующий раз будет, вы пригласите сюда и кого-нибудь из добропорядочных граждан, жителей округа Форд. Например, шерифа или прокурора. А также уведомите родственников жертвы. Они имеют право присутствовать здесь, чтобы вы могли видеть их лица, когда будете отпускать на свободу убийцу.
Я сел на место и, кипя от злости, посмотрел на Люсьена Уилбенкса, мысленно давая себе клятву, что буду ненавидеть его до самой смерти, моей или его — все равно. Джетер объявил короткий перерыв: членам совета явно нужно было время, чтобы перегруппироваться и пересчитать свои грязные деньги. Возможно, мистера Уилбенкса пошлют в совещательную комнату с дополнительной суммой для еще одного члена совета. Специально чтобы заставить поволноваться адвоката, я исписывал страницы своего блокнота заметками для будущего репортажа, который тот запретил мне публиковать.
Ждать пришлось полчаса. По возвращении члены совета выглядели виноватыми, хотя пока было неизвестно в чем.
Джетер объявил итоги голосования. Двое высказались за освобождение, двое против, один воздержался.
— На этот раз осужденному в условно-досрочном освобождении отказано, — заключил Джетер, и миссис Пэджит, разрыдавшись, обняла Дэнни перед тем, как его увели.
Люсьен и Пэджиты, выходя из зала, прошли рядом со мной. Я проигнорировал их, просто смотрел в пол, измочаленный, с раскалывающейся головой, потрясенный тем, что удалось предотвратить освобождение Дэнни.
— Слушается дело Чарлза Ди Боуи, — объявил Джетер. За всеми столами, пока следующего претендента на освобождение вели к его месту, происходило какое-то движение. Я смутно уловил что-то насчет покушения на изнасилование, но был слишком опустошен, чтобы слушать. В конце концов я покинул зал и вышел в коридор, подозревая, что там меня поджидают Пэджиты, и почти желая этого, чтобы покончить с делом раз и навсегда.
Но члены клана исчезли; ни выходя из здания, ни проезжая через ворота, я никого из них не заметил.
Репортаж о слушаниях по условно-досрочному освобождению занял всю первую полосу «Форд каунти таймс». Я подробнейшим образом описал все, что видел и слышал. А на пятой странице, дав себе волю, в отдельной статье выложил все, что думал об этом процессе. По экземпляру номера я послал каждому из членов совета, их адвокату, а также, поскольку был до крайности возбужден, — всем представителям законодательного собрания штата, генеральному прокурору, заместителю губернатора и губернатору. Большинство из получателей никак не отреагировали на мой демарш, чего нельзя было сказать об адвокате совета по условно-досрочным освобождениям.
Этот написал мне пространное письмо, в котором выражал глубокое сожаление по поводу моего «намеренного нарушения процедуры работы совета». Он сообщал, что собирается встретиться с генеральным прокурором, чтобы «определить степень тяжести моего правонарушения» и, вероятно, возбудить против меня судебное преследование, которое может иметь «далеко идущие последствия».
Мой адвокат Гарри Рекс заверил меня, что проведение закрытых слушаний советом по условно-досрочным освобождениям абсолютно антиконституционно, является грубым нарушением Первой поправки и он с удовольствием будет меня защищать в федеральном суде. По льготной почасовой оплате, разумеется.
Я продолжал получать угрожающие письма от адвоката совета еще с месяц, пока юрист, похоже, не утратил интерес к преследованию.
У Рейфа, главного помощника Гарри Рекса, был свой подручный по имени Бустер — здоровенный ковбой с широкой грудью и пистолетом в каждом кармане. Я нанял его за сто долларов в неделю изображать из себя моего персонального громилу-охранника. По несколько часов в день он слонялся перед редакцией либо сидел в машине на подъездной аллее моего дома или на одной из его веранд — то есть повсюду, где бы я ни находился, — чтобы люди видели: Уилли Трейнор настолько важная персона, что даже имеет личного телохранителя. Если бы кто-то из Пэджитов подошел ко мне на расстояние выстрела, по крайней мере он получил бы ответную пулю.
* * *
После нескольких лет, в течение которых мисс Калли неуклонно набирала вес, игнорируя предупреждения докторов, она наконец сдалась. Однажды, посетив клинику и получив особенно плохие анализы, она объявила Исаву, что садится на диету: 1500 калорий в любой день недели, за исключением, слава Богу, четверга. Так прошел месяц, но признаков потери веса я не замечал. Зато на следующий день после опубликования репортажа о слушаниях по условно-досрочному освобождению Дэнни Пэджита мисс Калли выглядела так, словно враз сбросила фунтов пятьдесят.
В тот день она запекла цыпленка, вместо того чтобы его пожарить. А вместо того чтобы сдобрить картофельное пюре сливочным маслом и густыми сливками, сварила картошку. Это тоже было вкусно, но мой организм уже привык к еженедельной дозе жиров.
После традиционной молитвы я вручил ей два письма от Сэма. Как всегда, она немедленно их вскрыла, пока я, не дожидаясь окончания чтения, принялся наслаждаться обедом. И как всегда, в процессе чтения мисс Калли то улыбалась, то смеялась вслух, а в заключение уронила слезу.
— У него все хорошо, — сообщила она. Я это и сам знал.
С типично раффиновской целеустремленностью Сэм окончил колледж и теперь зарабатывал деньги на учебу на юридическом факультете. Он страшно скучал по дому и страдал от непривычного климата. А пуще всего — скучал по маме. И ее кухне.