Спустя неделю мы покинули академию, забившись вчетвером в ту же карету, что двумя годами ранее везла нас с Шарлотом. Кожа сидений слегка протерлась, позолота потускнела, да и герб на дверце тоже. Однако экипаж по-прежнему притягивал к себе взгляды всех встречных. Останавливались мы дважды: один раз под Дижоном, второй — на дороге между Дижоном и Лионом. Во втором трактире Шарлот сразу принялся искать взглядом дочку хозяина, а когда нашел, то обнаружил, что на руках она держит ребенка, а под сердцем носит еще одного. Понятия не имею, узнала ли она Шарлота, но он сразу бросил на меня предостерегающий взгляд: никому ни слова. Обслужили нас скверно, да и вообще в таверне стояла весьма мрачная атмосфера. На дороге крестьяне плевали нам вслед. Минувшая зима была тяжелой, на юге Франции свирепствовала чума. Весна оказалась не лучше, без конца шли дожди. Крестьяне, что работали на земле, уже знали, что богатого урожая ждать не приходится. В лесах кишели браконьеры, и, как всегда бывает в подобных случаях, наказания за браконьерство ужесточились. Если за первую провинность крестьян раньше лишь пороли, то теперь отправляли в Марсель на галеры. Если за повторные преступления их отправляли на галеры, то теперь вешали. Часто без всякого суда и следствия.
— Ужасная ошибка, — заявил Эмиль.
— Необходимость, — возразил ему Жером.
Несколько минут они спорили о том, чего стоит мнение о лесах человека, у которого нет лесов. Каким-то образом Эмиль всякий раз предъявлял железные аргументы, однако этот спор он проиграл и дулся до самого поворота к замку де Со, но тут от его угрюмой мины не осталось и следа: так его пленило сказочное зрелище крепостного рва и множества остроконечных башенок.
— У нас три замка, — сказал Шарлот. — Точнее, пять — если считать маленькие.
Мы велели ему помолчать и, растянув лица в улыбках, высыпали из кареты во двор, где нас уже поджидали герцог с семейством. Мы поклонились герцогу — все, включая Шарлота, — и поцеловали руки герцогине. Девушкам мы тоже поклонились, а они в ответ присели в реверансе. Элиза, нарушив заведенный порядок, так крепко обняла Шарлота, что он задохнулся — или просто сделал вид. Со мной она проделала то же самое.
— Ты выросла, — сказал я. Глупость, конечно, но что еще мог ляпнуть восемнадцатилетний остолоп при виде тринадцатилетней девушки, которую он не видел два года? Впрочем, она заулыбалась.
— А ты нет!
Я хотел погладить ее по голове, но нечаянно взъерошил ей волосы, и она вначале яростно завопила, а потом принялась ныть, что мамина служанка несколько часов делала ей эту прическу, а я все испортил. Ни за что на свете Элиза не согласится ее переделывать, даже для торжественного ужина в столовой. Шарлот рассмеялся и толкнул меня к Виржини, однако та, в сопровождении Марго и матери, уже направилась к дому.
На сей раз нам выделили комнаты в башне.
К большой гостиной, которую нам предстояло делить, прилегало три комнаты. Прямо под ними находились покои Шарлота, а еще ниже, насколько я знал, комната Виржини. Багаж уже ждал нас в комнатах, а в очаге, еще не разожженном, лежали свежие поленья. Выглянув в окно, я увидел внизу туман и затопленные поля. Бургундия — край винограда и пшеницы, садов и коров. Лютая зима и дождливая весна не могли пойти на пользу здешним землям.
— …прехорошенькая, верно? — спросил Жером.
Я обернулся к друзьям: те смотрели на меня.
— Кто? Что?
Жером вздохнул, подошел ко мне, выглянул в окно и тут же помрачнел.
— У нас тоже все затопило, — тихо произнес он. — Отец пишет, урожай будет скудный. Картофель пропал, яблоки начали гнить прямо на деревьях. Хорошо, есть море! В крайнем случае можно прокормиться моллюсками.
— Ну так что? Прехорошенькая она? — повторил Эмиль изначальный вопрос.
— Кто?! — рявкнул я куда громче, чем собирался.
Эмиль поглядел на Жерома: тот снова превратился в нормандского медведя с огромными крепкими лапами и раздавшимся за зиму животом. Скоро он похудеет, мы это уже знали. Зимой он отъедался, а летом ему не было дела до пищи.
— Мы все считаем, что Виржини очень хороша собой, — пояснил он. — А по рассказам Шарлота можно было подумать, что она дурнушка.
— Они соперники, — не думая, ляпнул я.
— В чем? — заинтересовался Эмиль.
— Да во всем. Марго слишком взрослая, а Элиза — слишком маленькая. Виржини почти его возраста, всего на два года младше.
Жером обдумал мои слова и признал их справедливыми.
— Я ее поцелую, — объявил он. — Посмотрим, что она сделает.
— Влепит тебе пощечину.
— Стало быть, ты уже пытался? — Его ухмылка стала еще шире, когда я покраснел и поклялся, что она никогда не поднимала на меня руку.
— Теперь моя очередь.
— Нет, моя! — встрял Эмиль.
— Заключим пари, — предложил Жером. — Кто первый ее поцелует.
— Только Шарлоту не говорите, — добавил Эмиль. — Победит тот, кто первый поцелует Виржини, а еще лучше — потрогает.
Должно быть, он не видел моего лица. Я все еще любил Виржини, и ее холодная встреча вселила в мою душу черную печаль, которой не смогли развеять ни мысли о тумане и потопе, ни дурацкое пари Эмиля.
— Ты с нами? — спросил он.
— А что получит победитель? — вмешался Жером.
— Как что? Сладость поцелуя! — с усмешкой ответил Эмиль. — И радость прикосновения, разумеется. Чего еще желать?
Жером заулыбался.
— Ну, ты с нами? — спросил он меня.
Я мотнул головой и ушел разбирать вещи. Скудное содержимое моего дорожного сундука было куплено на деньги, которые отец Шарлота послал полковнику, дабы сделать мою жизнь в академии более приятной. Форму мне пошили из хорошей ткани, у меня появилась собственная охотничья куртка и прекрасный меч — взамен казенного. Я развернул куртку, повесил ее на крючок и положил на столик у кровати томик стихов, подаренный Марго. Затем умылся, проверил, чисты ли ногти, и, не дожидаясь остальных, сошел вниз.
Шли недели: мы перебили всех диких голубей в рощице, застрелили кабана под вековым дубом в лесу у реки и без конца ловили в ручьях форель. Крупных оленей нам не попадалось, а мелких убивать не позволяла гордость. Впрочем, когда через несколько недель мы вернулись в ту часть леса, чтобы подстрелить хотя бы какого, нам не встретилось ни единого даже самого тощего олененка.
— Браконьеры, — пробормотал Жером.
Эмиль насупился, а потом понял, что его дразнят, и лицо его просветлело.
За первым месяцем потянулся второй, а в середине его мы начали обсуждать возвращение в академию и свой досуг на грядущие несколько недель. Виржини оставалась нецелованной. Не знаю, по собственной воле или по настоянию матери, все три сестры большую часть лета провели у тетушки на берегах Луары. Когда я спросил Шарлота, не матушка ли стоит за этим осмотрительным решением, он лишь пожал плечами. Впрочем, сестры вернулись до нашего отъезда, и Шарлот пригласил их на охоту.