— А здесь у нас тигры, — сказал смотритель.
По его тону я понял, что с тиграми не все ладно. Жером, разумеется, ничего не заметил. Он всегда обладал даром не обращать внимания на неприятное, пока оно не оказывалось прямо у него под носом. Завидный талант для человека, живущего в Версале. Заглянув в вольер, Лоран наморщил носик и робко посмотрел на нас.
— Что случилось?
Огромная тигрица лежала в углу и облизывала переднюю лапу, изъязвленную почти до кости. Рядом в соломе возился уже довольно крупный тигренок: в конце концов он врезался в миску с водой и опрокинул ее.
— Она умирает, — сказал смотритель.
У Лорана задрожала нижняя губа.
— Напрасно ты ему это показал! — рявкнул Жером. — Разве у нас нет зрелищ повеселее?
— Милорд… — Смотритель виновато поклонился, затем помедлил и все же рискнул задать вопрос: — Милорд, что мне с ней делать? — Он указал на больного зверя.
— Пусть умирает.
— Это может занять несколько месяцев, милорд. А сын дофина…
— При чем тут его высочество?
— Ему больно смотреть на страдания тигрицы, милорд. Он даже перестал к нам приходить…
Сын дофина был робкий мальчик семи или восьми лет, чувствительный и плаксивый. С ним стали носиться только потому, что его старший брат в прошлом году упал с лошади-качалки, заболел и умер. Хотя дофину было едва за тридцать, он уже страдал от чахотки. Внезапно юный Людовик оказался следующим по очереди наследником королевского престола, а до тех пор никто не обращал на него внимания.
Жером забеспокоился.
— А тигренок? — спросил я. — Что не так с тигренком?
— Это тигрица, и она слепа, милорд. Практически слепа. Она приехала к нам еще в утробе матери, и тяжелая поездка не прошла даром для обеих.
Тигрицу королю подарил индийский принц, которому мы то угрожали, то сулили золотые горы. Сам принц уже умер — с помощью англичан его сверг племянник, — а его дар остался, столь же несчастный, засиженный мухами и никчемный, как и память о нем.
— Поступайте, как сочтете нужным, — распорядился Жером.
Все кроме Лорана поняли, что животным только что вынесли смертный приговор. Я представил себе несчастного зверя под мушкетным огнем солдат, которые побоялись подойти ближе и застрелить тигрицу единственным выстрелом в голову. Буду честен: я вступился за нее не только из-за сына. Мне хотелось отведать тигриного мяса — здесь трупы все равно закопали бы в землю.
— Нет, — сказал я. — Перешлите зверя мне… Впрочем, нет, я сам заберу. Обоих. — Я говорил и одновременно соображал, как лучше поступить. — Жером, скажи его юному высочеству, что тигрица и тигренок уехали жить в деревню, где чистый воздух поможет им поправиться. Когда она состарится, я напишу ему про их счастливую жизнь.
— Жан-Мари…
— А что? Места у меня полно, сады обнесены стенами. Им будет спокойно и привольно в моем имении. Слепота не позволит тигренку расхаживать где вздумается.
— Ты серьезно?
Я кивнул. Лоран улыбался — видимо, его обрадовала мысль о том, что у нас дома поселятся настоящие тигры. Манон смотрела на меня странно. Я вопросительно поднял брови, приглашая ее высказаться. Она помедлила, взглянула на Жерома и молвила:
— То есть тигры поедут в одной карете с нами?
Жером расхохотался, но я-то понял, что на уме у нее совсем другое. Позже надо будет выяснить, что. Лоран подергал меня за руку:
— В карете, пусть они едут в карете!
— Вы все не поместитесь, — нашелся Жером. — Тигрице понадобится отдельная карета. Мы вам ее дадим. — Он повернулся к смотрителю и сказал: — У нас ведь должно быть что-то вроде клетки на колесах?
Тот убежал искать подходящее транспортное средство.
— Покажи наследнику львов еще разок. — Сообразив, что Жером имеет в виду Лорана, Манон получила мое разрешение, и они ушли, оставив меня наедине с другом. — Ты прямо не перестаешь меня удивлять.
Я не понял, чем именно удивил Жерома, но на его лице по-прежнему играла улыбка. В следующий миг он с такой силой хлопнул меня по плечу, что я качнулся вперед и вынужден был схватиться за прутья вольера. Тигрица зарычала, а ее детеныш лишь слепо огляделся по сторонам.
«Felis tigris» — гласила надпись на табличке, кошка-тигр.
— Которая из них Фелис? — засмеялся Жером, давая понять, что пошутил и, конечно, знает латинское название зверя. Но мне понравилось, как это звучит, и я решил назвать зверей соответственно: Фелис — мать и Тигрис — детеныша.
— Главный смотритель зверинца… Как я сам не додумался! Ты даже не представляешь, как тяжело придумывать новые должности. — Он умолк. — Или сделать тебя главным смотрителем садов? Смотрителем королевского лабиринта? Надо еще подумать, наверняка есть интересные и незанятые должности. Война с англичанами нас погубит! Сколько ты готов заплатить?
Я удивленно посмотрел на него.
— За придворный чин главного смотрителя зверинца? Не волнуйся, никаких обязанностей у тебя не будет, ты можешь даже тут не жить, пока король не потребует…
— Жером, я ничего не могу заплатить.
Он нахмурился. Точно так же он хмурился в академии: словно черная туча внезапно омрачила его лицо — теперь она должна была либо разразиться грозой, либо так же быстро улететь. На сей раз туча улетела. Он обдумал мое положение: замок я получил лишь благодаря щедрости и заботе прежнего герцога де Со, отца Виржини. Оброк покрывает расходы на лошадей, книги и небольшие произведения искусства. Сегодня я мог наконец купить себе фарфоровый сервис, о котором мечтал уже пять лет. Такая сумма едва ли заинтересовала бы управляющего королевского двора, а если бы и заинтересовала, сервис мне хотелось куда больше. Но и тигров мне тоже хотелось. Видимо, Жером прочел это в моих глазах: он вздохнул и принялся кусать ноготь.
— Допустим, должность будет приносить тебе доход в семь с половиной тысяч ливр… Нет, буду щедр: десять тысяч. Скажем, в течение десяти лет ты будешь отказываться от этого дохода…
— Ты станешь мне платить, но я не возьму денег?..
Жером радостно кивнул.
— А что, отлично придумано! И это задаст планку для остальных подобных должностей, что всегда полезно. — Он крепко пожал мою руку в знак заключения этой престранной сделки. Как и раньше, его хватка была подобна медвежьей.
Я провел в Версале только одну ночь — в гостевой комнате, которую мне выделили по приказу Жерома. Покои были великолепные, но пыльные и пропахшие мочой — внизу располагалась цветочная клумба, которой все пользовались вместо туалета. Тем вечером я увидел немало ягодиц, как мужских, так и женских: их быстро оголяли, подтирали и снова прятали. Понятия не имею, где спали Манон с Лораном, но не в моем коридоре. За все свое пребывание в Версале я отведал бриошь со сливками, заливное из куриной грудки и свиную корейку на ужин — запеченную в слоеном тесте и поданную вместе с яблочным пюре, приправленным гвоздикой. Бриошь таяла на языке, курица была свежая и безупречно порезанная, а свинину в тесте столь чудовищно передержали в печи, что я даже не поверил своим первым ощущениям и попробовал блюдо еще раз. У всей еды была какая-то неуловимая кислинка. А может, эту кислинку придавало блюдам мое собственное отношение ко дворцу и его обитателям? Я хотел было спросить мнение Жерома о свинине, которую он запихивал в рот и глотал, почти не жуя, но вовремя понял, что ничего нового не узнаю. Через час он уже забудет, что ел на ужин, — свинину или баранину.