Ему показалось, что в шаурме он увидел таракана. Он полез в нее пальцами, достал подозрительный кусок и облегченно вздохнул – это было всего лишь пережаренное мясо.

Ослик вздрогнул. Такую же присказку любил повторять его отец-пограничник, заменяя ею матерные слова. Он поднял голову и посмотрел на Ивана. По возрасту тот вполне годился ему в отцы. Ему было около двадцати семи лет, а ослику – восемь. Во время его зачатия Иван должен был проходить службу в армии. Но где он служил? Вот если бы имелось внешнее сходство…

Ослик пристально посмотрел на Ивана. Нет, внешнего сходства не было, только внутреннее. А поговорку про ба-бая, хоть она и достаточно редкая, употребляет множество людей. И неизвестно главное – служил ли Иван в Таджикистане и на какой заставе. Так что вопрос отцовства пока следовало отложить.

Иван расправился с шаурмой и опять вышел на маршрут. Они стояли в боковой аллее, в том месте, где она выходила на главную, и смотрели на публику. Взрослые рассеянно проходили мимо, но дети быстро соображали, в чем дело, и тянули их за рукава:

– Хочу покататься!

Ишак сам был и рекламой, и объявлением.

Мимо прошел дворник-таджик средних лет. Его только недавно приняли на работу, и он еще чувствовал себя неуверенно. Он увидел ослика и обрадовался ему, словно знакомому. Подошел и спросил у Ивана, путая русские и таджикские слова, можно ли погладить.

– Можно, – неожиданно ответил Иван на его языке. Дворник потрепал ослика по холке.

– Здорово, земляк! – сказал он.

Ослик фыркнул и повел ушами. Он не любил таджиков и их страну, считая ее забытым богом закутком.

– Откуда язык знаешь? – теперь уже по-русски спросил дворник у Ивана.

– Служил в Таджикистане, – нехотя ответил тот.

– Давно?

– Лет восемь назад.

Ослик запрял своими длинными ушами. Пока все сходилось.

– А на какой заставе?

Иван ответил. Это была родная застава ишака. Дворник обрадовался:

– А я живу там, – сказал он, – через один кишлак влево, если стать лицом к реке.

Иван кивнул.

– Как там сейчас? – спросил он.

– Все так же. Работы нет. Стреляют меньше. И командир теперь другой – из наших.

– А героин еще возите с той стороны? – поинтересовался Иван.

– Не знаю, – уклончиво ответил таджик. – Я этим никогда не занимался. Я закон уважаю.

Они поговорили еще несколько минут. Подошли клиенты, и таджик распрощался. Иван посадил ребенка на спину ослика и стал катать по парку. В этот раз ослик не почувствовал тяжести седока. Его сердце пело и ликовало – он нашел отца.

Он повернул голову к Ивану и хотел было сказать «Папа», но, несмотря на все его старания, получилось совсем другое.

– Вава! – вылетело у него из пасти.

– Какой у вас ослик интересный, – заметила мать ребенка. – Ишаки таких звуков вроде не должны издавать.

Ослик попытался еще раз сказать «папа», но опять не вышло.

– Он чего-то хочет, – догадалась женщина, – и пытается вам сказать.

Ребенок услышал знакомое слово и показал матери пальчик с подсохшей царапиной.

– Вава! – сказал он.

– Может, у него что-нибудь болит? – предположил Иван. – Но он не выглядит больным.

Женщине не хотелось разбираться в ишачьих болезнях.

– Мы, пожалуй, пойдем, – сказала она, подхватила ребенка и заспешила к выходу.

Ослик обрадовался, что они остались одни. «Здравствуй, папа! – собирался сказать он. – Вот мы и встретились. Где же ты так долго пропадал?» А получилось:

– Ава вава уаа уа уа уа ава!

Зато улыбка у него вышла отменная – от уха до уха. Иван всполошился. Он заглянул ослику в глаза и спросил:

– Ты не подыхать ли собрался?

Тот улыбнулся еще шире.

– Уа ва ау вау уав! – сказал он.

– Так, – понял Иван, – поговорить, значит, хочешь. Помолчи пока, а то ты мне всех клиентов распугаешь. Дома поговорим!

Ослик обиделся и замолчал. «Восемь лет не видел сына, – возмутился он, – а думает о каких-то клиентах. Тоже мне – папашка!» Хотя и понимал, что Иван пока не знает о неожиданно свалившемся на него отцовстве и объяснить ему это будет очень трудно.

48

Витек еще раз вышел в астрал и направился к себе в голову, только уже сам, без Ивана. Того не было на месте, а ему невтерпеж стало дожидаться.

Поначалу он сунулся в уши, но проходы там стали такими узкими, что ему было никак не протиснуться. Кажется, Жаку удалось развернуть извилины так, чтобы они закрывали ушные проходы полностью.

Тогда Витек пошел через нос. Этот путь оказался труднее. В носу было полно засохших и свежих соплей, пробираться через них приходилось с трудом. Он мог увязнуть и проваландаться до утра. Вдобавок его кололи росшие в носу волосы, а дергать их было нельзя, чтобы физическое тело не чихнуло и он не вылетел из носа прочь.

Он вспомнил о дороге через уши, где из неприятностей имелась только сера, но ее было немного. Но все же и эта дорога привела его к цели.

Витек попал в мозг не в том месте, где раньше, а немного в стороне. Он вышел на площадке, где толклись желания. Их было много и они разделялись на две группы – возвышенные и низменные. Возвышенные желания были одеты в белые туники и держали в руках арфы. Время от времени они ударяли по струнам и устремляли очи горе. Здесь было забытое уже желание почитать книжку, желание снять с дерева кошку, желание перевести через дорогу старушку. Желание пойти на выборы и сделать правильный выбор. Желание честно и добросовестно трудиться на работодателя. Желание уступить место в транспорте.

Желание послужить отечеству, как когда-то гардемарины. Желание закрыть глаза, чтобы не смотреть на весь этот бедлам.

Низменные желания были куда многочисленнее и выглядели заметно энергичнее, жизнеспособнее. Среди них выделялись диким видом и необузданным нравом желания выпить и закусить, желание закурить, желание трахнуться, желание послать всех в жопу, желание что-нибудь украсть и желание врезать кому-нибудь по сусалам. Они были ободранными, волосатыми, пьяными и смотрели исподлобья.

«Хорошие ребята, – подумал Витек. – Нужно только уметь направить их энергию в нужное русло».

Желания переругивались между собой на предмет, кто из них главнее. Иногда между ними вспыхивали драки, всегда, впрочем, непродолжительные и бескровные. Здесь бурлила жизнь.

Никем не узнанный, Витек обошел площадку и направился дальше. Он уцепился за одинокую ночную мысль, потом пересел на сонную думу, потом опять перешел на мысль и приехал по знакомому адресу.