Мне не оставалось ничего другого, как поговорить с Николаем и попросить его дать мне свои координаты: на крайний случай…
– Да, конечно, Наташа. – Он с улыбкой протянул мне свою визитку. Мне не хотелось бы думать, что он воспринимает меня как проститутку. Но что я могла поделать? Ударить себя кулаком в грудь и сказать, что у меня был всего лишь один мужчина. Да и то даже не мужчина, а мальчик, которого зарезали его же братья? Что он был цыган, а меня чуть не продали на органы? Пусть думает, как думает…
– Кысмет, – сказал он мне напоследок, высаживая меня на углу Карлштраубе и Люсенштраубе. По-болгарски он пожелал мне удачи.
В Мюнхене, как и во всей Германии, моросил дождь. Небо было затянуто лиловатыми, гематомными тучами.
Николай помог мне снять с фуры сумку и оставался возле меня до тех пор, пока не увидел на другой стороне дороги черную машину, из которой вышла высокая худенькая женщина в черном плаще, на голове ее был красный берет, и такой же шарф окутывал шею.
– Это она, моя подруга… Спасибо тебе, Николай. – Я пожала ему руку.
Он поцеловал меня в бледную холодную щеку.
– Айди… – Он помахал мне рукой, залез в кабину, и машина медленно влилась в поток…
Мюнхен, октябрь 2008 г.
Ко мне подошла девушка, на самом деле по виду моя ровесница. Я не знала, как себя вести, а вот она в отличие от меня вдруг бросилась ко мне, обняла меня и прошептала, глотая слезы:
– Наконец-то! Слава Богу, ты приехала… Пошли скорее отсюда… Мало ли… Наташа, как же ты изменилась! Вытянулась, а ведь раньше была пухленькой… Но так тебе лучше…
– А ты такая же, как и раньше… – Я вяло включалась в предложенный мне сценарий.
– Не знаю… Тебе виднее… – Она почему-то избегала смотреть мне в глаза. А это дурной знак. – Давай договоримся заранее, прямо сейчас… Если тебе что-нибудь не понравится или ты почувствуешь какой-то дискомфорт, ты сразу же мне скажешь, хорошо? И мы либо вместе решаем эту проблему, или ты, когда только захочешь, вернешься домой. Я же понимаю, что вырвала тебя из твоей среды, взбаламутила тебя, заставила даже так рисковать… Знай, я это оценила. Конечно, находясь от тебя далеко, я бы не смогла решить твой вопрос с документами… Другое дело, здесь… У меня тут полно знакомых, причем влиятельных. Я уверена, что они помогли бы тебе и с визой, и со всем на свете…
– Соня, это хорошо, все, что ты говоришь… Но я представления не имею, чем тебе помочь…
– Я объясню тебе… – И тут она повернула ко мне свое лицо, и я увидела, что и она тоже как бы не в себе. Она бледна и сосредоточенна. Возможно, она уже поняла, что я – это совсем не та Наташа Вьюгина, да отступать поздно. Но это же она заварила всю эту кашу. Вот пусть теперь и расхлебывает. Если же впоследствии выяснится все-таки, что я – это не тот человек, кто ей нужен, и она спросит меня, почему же я молчала, то я скажу ей прямо в лицо, что и сама попалась на эту удочку, что у меня в детстве была знакомая Сонечка, что я фамилию не запомнила, «но на лицо вы вроде бы похожи…» Я постоянно в уме прокручивала свои объяснения с ней, а мои губы беззвучно шептали слова оправдания…
– Я объясню тебе… – повторила она, опуская свои руки в черных перчатках на мои плечи. – Тебе ничего не нужно будет делать. Просто находиться рядом со мной. Мне очень страшно, понимаешь? Очень.
– Что с тобой? У тебя неприятности?
Не зря говорят – чтобы понять, в каком положении находишься ты, достаточно встретить человека, у которого более серьезные проблемы, чем у тебя, и тогда ты начинаешь чувствовать себя гораздо лучше, спокойнее, и все кажется не таким уж и беспросветным… Вот и сейчас я смотрела на эту хорошо одетую девушку и представить себе не могла, что же страшного с ней могло случиться, что она позвала на помощь меня – меня, чудачку, влипшую по самые уши в грязную историю с цыганами плюс долги родителям, да еще и проблемы с законом…
– Приедем, и я тебе все расскажу. Пойдем быстрее…
Я видела, что ей не терпится усадить меня в машину. В этом наши с ней желания совпадали. Мне просто необходимо было как можно скорее спрятаться куда подальше, чтобы меня никто не увидел, не нашел, не осудил, не посадил… Я страшно боялась полиции.
Мы покатили по улицам Мюнхена, но я и в этот раз практически ничего не видела, точнее, не воспринимала. Я испытывала дурноту и гнала от себя мысли о беременности… Какая беременность, если у меня не было мужчин после Тони, а с Тони я была несколько лет назад… Быть может, издевалась я над собой, один шальной сперматозоид спрятался где-нибудь внутри меня и теперь дает о себе знать? Такие идиотские мысли могли прийти в голову только с отчаяния… Просто меня никогда прежде так не тошнило. Хотя… примерно то же самое со мной было, когда Тони исчез первый раз, а я поняла, что угодила в ловушку и что дела мои плохи… Да-да, точно, меня и тошнило, и голова раскалывалась, да и все тело болело… Словно весь мой организм противился предстоящей смерти…
Мы въехали на тихую широкую аллею, засаженную огромными дубами, и остановились возле кованых черных ворот, за которыми виднелась широкая дорожка, посыпанная гравием, и двухэтажный красивый серый с белым дом, украшенный башенками. Ну прямо маленький дворец! И все это строгое великолепие было окружено осыпающимися высокими деревьями – каштанами, кленами…
– Куда мы приехали?
– Ко мне домой… Вернее, это дом моей свекрови… Она недавно умерла, вот и приходится пока жить здесь, присматривать за домом… Мой муж в Берлине, у него дела, видите ли…
Я еще тогда подумала, может, меня позвали, чтобы я присматривала за домом? Что ж, я согласна…
Ворота открылись автоматически – я даже не видела, чтобы Соня сделала для этого что-нибудь, нажала, к примеру, какую-нибудь кнопку… Вероятно, в доме кто-то был и ждал ее возвращения.
– Это Роза, – прочитала Соня мои мысли. – Моя служанка. Это она открыла ворота. Я рассказываю тебе все это, чтобы ты знала… Ведь ты пробудешь здесь какое-то время и должна все знать…
Роза? При упоминании этого имени у меня скрутило живот. Черная Роза… проклятая алчная цыганка, убившая чужими руками моего Тони…
Мне не удавалось рассмотреть Соню. Красный берет явно ей не шел, и она наверняка надела его, чтобы по нему я смогла быстрее ее заметить. По светлым локонам, выбившимся из-под берета, я поняла только, что она блондинка. Я так нервничала, что никак не могла собрать в один образ те картинки, части пазла, что мне удалось увидеть: глаза, нос, рот, лоб, подбородок… Все никак не хотело складываться в лицо этой девушки, оно почему-то не собиралось…
И только когда мы поднялись по широкой парадной лестнице и вошли в холл, и Соня сорвала с себя берет (судя по тому нервному и резкому движению, с которым она это сделала, она тоже ненавидела этот берет и не избавилась от него еще в машине по той лишь простой причине, что она тоже нервничала и просто забыла о нем), я увидела наконец молодую довольно-таки привлекательную женщину лет двадцати пяти. Холодноватые зеленые глаза, платинового оттенка волосы, бледная прозрачная кожа, бледно-розовые губы, тонкий нос. Спустившаяся с небес (а точнее, со второго этажа) женщина средних лет, тоже блондинка, но только упитанная, розовая, как клубничный крем, в белом переднике, и была, вероятно, той самой служанкой Розой, что открыла нам ворота. Она помогла Соне раздеться, приняла у нее черный плащ, потом, улыбнувшись мне и показав ровные белые зубы, она поздоровалась и помогла мне снять куртку…