Еще один балл в пользу подпоручика Романова, подумала она в школьных терминах. Его оценка повышается с «хорошо» до «отлично». Как странно: тот, кого ты считала жалким клопом, оказывается живым человеком, способным на сильные поступки. Из-за этого случившееся стократно ужасней. Такую занозу из памяти легко не выдернешь.
Она спохватилась, что терзается не из-за главного – не из-за своего провала, а из-за ерунды, мелочи. Подумаешь, кто-то с кем-то поскрипел кроватными пружинами – к Делу это не имеет никакого отношения.
Но для меня имеет, ответила себе она. И для Опанаса. Не то, что «поскрипела», а что заноза в сердце осталась. Как ему об этом рассказать? Но и умолчать нельзя…
Через подземный ход она шла на подгибающихся ногах, готовая ко всему. Сейчас он спросит… Нет, просто взглянет на нее, и всё сразу поймет. Упреков, конечно, не будет. Он ведь сам ей это поручил. Можно представить, чего стоило ему ожидание…
Дойдя до погреба, Мавка остановилась, чтобы собраться с силами. Она знала, как всё произойдет.
Опанас выслушает ее отчет. Сухо поблагодарит за важные сведения. Обязательно скажет что-нибудь про ее самоотверженность и про то, как сильно она помогла Делу. Наверное, еще и руку пожмет. Этого рукопожатия она страшилась больше всего. Оно будет означать, что главное меж ними кончено. Навсегда…
Наверху откинулся квадратный люк, вниз пролился неяркий свет.
– Нимец, ты? – донесся тихий голос Опанаса.
– Это я…
Он быстро спустился по лесенке, прикрыв за собой дверцу. В руке у него была керосиновая лампа, за поясом револьвер.
– Почему ты? Я же запретил…
Она молчала, опустив глаза.
Сейчас спросит: «Было?»
– Черт тебя подери! Я ведь предупредил, тебе здесь появляться нельзя! За тобой слежка!
– Нет слежки. Я проверила…
Опанас раздраженно взял ее за подбородок, поднял лицо к свету. Сейчас увидит глаза, и всё поймет…
Она зажмурилась.
– Что ты молчишь? – нервно сказал он. – Я тут, как на иголках… Ты раскусила Романова? Что он за фрукт? Простак или хитрец? И почему не пришел Нимец?
Ему наплевать! Он об этом и не думал!
Мавка открыла глаза и увидела, что не ошибается. Терзающийся ревностью мужчина так не смотрел бы. Во взгляде Опанаса читались лишь нетерпение и требовательность.
Только что внутри у нее всё трепетало, жгло, саднило. И вдруг стало холодно, бесчувственно.
– Да проснись ты! Отвечай!
Ну, она и проснулась. Как после долгого горячечного сна. Поглядела на стоящего перед ней усатого настырного мужчину, словно никогда раньше его не видела.
– Нимец убит. Романов его застрелил.
– Проклятье! Так я и знал! «Дурочку» подкинули! – Он тряхнул ее за плечо. – Говори, не молчи! Как это случилось? И, главное, почему тебя отпустили? Ты точно не привела хвоста?
Грубый, хищный, чужой, подумала она.
И вдруг, неожиданно для самой себя, наврала:
– Это произошло случайно. По недоразумению. Я заваривала чай, а болван Романов взял да зажег красную лампаду. Захотелось ему пущей интимности…
Ужаснулась: что я несу? И замерла – вот сейчас он скривится на слово «интимность» и наконец спросит.
Но Опанас упустил свой последний шанс.
– Холера! Всего не предусмотришь! И Нимец решил, что это сигнал? Понятно. Что было потом?
– Русский вышел во двор, до ветра. Я всё еще с самоваром возилась… Вдруг – выстрелы. Два.
– Я их слышал.
– Романов решил, что на него накинулся какой-то мой воздыхатель. Из ревности. Я не перечила. Да, говорю, ходил за мной полоумный какой-то, проходу не давал.
– И он поверил?
– Почему нет? Разве я не способна внушать безумную страсть? – Она улыбнулась презрительно – презрение адресовалось Опанасу, а он и не понял.
– Значит, подпоручик глуп?
– Как пробка. Я ему говорю: спрячь труп, сейчас патруль прибежит. Этот инцидент повредит твоей службе и моей репутации. Знаешь, что он сделал?
– Что?
– Кинул Нимца в отхожую яму.
Опанас только головой покачал.
– А дальше?
– От патруля он избавился быстро. Сказал, что учит меня стрелять из пистолета по горшкам. Показал удостоверение контрразведчика – они ушли.
– Буффонада какая-то. Но выстрелы были давно, в третьем часу ночи. Что было после?
– Всё, – с многозначительной улыбкой ответила она. – Всё, чего ты хотел.
Ну-ка, что он на это?
Удивился:
– После убийства у вас хватило куражу на любовные утехи?
Мавка зло рассмеялась.
– Романов так перья распустил. Как же, герой – одолел соперника. Самец-победитель.
Вот теперь он ее поцеловал – деловито.
– Умница ты у меня. Довела дело до конца. Разъяснила ты подпоручика?
– Там нечего разъяснять. Парень он храбрый, ловкий. И кобель первоклассный…
Опанас на это и глазом не моргнул. Ей, правда, было уже все равно – моргнет, не моргнет.
– Но дубина дубиной. Говорю тебе со всей определенностью: этой дурьей башке ни за что не поручат вести важное дело. Исключено.
– Уверена? На сто процентов?
– На двести.
Тут он обнял ее по-настоящему, стал целовать, даже предпринял попытку повалить на топчан, где давеча они предавались страсти.
– Пусти, – сказала Мавка. – А то меня вытошнит.
Он не очень-то и настаивал.
– Бедняжка, что ты вынесла… – У самого глаза прищуренные, смотрят в сторону. О другом думает. – Но это было не напрасно. Теперь русские у нас вот где!
Он потряс кулаком, но его мысль уже бежала дальше.
– Нимца нет. Значит, не будет и обратной эстафеты. По уговору в этом случае пришлют дублера-инспектора, через двое суток. Сидеть без дела я не стану… Скажи-ка, кохана, – Опанас ласково погладил ее по волосам, – а на что, по-твоему, можно взять этого Романова?
– Ты хочешь его завербовать? – удивилась Мавка. – Офицера русской контрразведки?
– Попытка не пытка. – Опанас азартно улыбался. – Раз он способен втихомолку спустить соперника в выгребную яму, да еще хвастлив и глуп… Неплохой материал для вербовки. Что посоветуешь? Ты по Романову теперь специалистка. Деньги?
Она смотрела на него с мстительной усмешкой. Ловец человеческих душ! Попадись на собственный крючок!