За Донти пришли ровно в полдень. Ни минутой раньше, ни минутой позже. Процедура была отработана до мелочей. В металлическую дверь постучали. Три раза. Он в это время разговаривал с Седриком, но, узнав, что время вышло, попросил позвать мать. Роберта встала позади Седрика, а рядом пристроились Андреа и Марвин. Все они с трудом умещались в тесной кабинке и плакали, не скрывая слез. Последние четыре часа они постоянно смотрели на часы, и теперь слов не осталось. Седрик уступил место матери, та взяла трубку и прижала ладонь к перегородке. Донти сделал то же самое. Трое детей, обнявшись, приблизились к матери. Андреа чувствовала, что вот-вот потеряет сознание.
— Я люблю тебя, мама, — сказал Донти. — Извини, что все так вышло.
— Я тоже тебя люблю, сынок, и тебе не за что извиняться. Ты не сделал ничего плохого.
Донти вытер щеки рукавом.
— Мне так хотелось выйти до смерти папы. Я мечтал, что он увидит меня на свободе и узнает: я ни в чем не виноват.
— Он всегда знал это, Донти. Твой папа в этом не сомневался. Он умер, зная, что ты невиновен. — Роберта промокнула слезы бумажной салфеткой. — И я никогда в тебе не сомневалась.
— Знаю. Наверное, я скоро встречусь с папой.
Роберта кивнула, но ответить не успела. Позади Донти открылась дверь, и появился огромный охранник. Донти поднялся, повесил трубку и приложил к перегородке обе ладони. Его родные сделали так же — прощальные объятия, — и он ушел.
Донти снова заковали в наручники и провели по коридорам через лязгающие замками металлические двери на внутреннюю лужайку — и дальше в другое крыло, где находилась его камера. Донти оказался в ней в последний раз. Сев на койку и остановив взгляд на коробке с нехитрым скарбом, Донти подумал, что наконец он отсюда вырвется.
Родственникам дали несколько минут, чтобы они пришли в себя. Когда Рут выводила их из комнаты, она обняла каждого и выразила соболезнование. Драммы поблагодарили ее за доброту и участие.
— Вы поедете в Хантсвилль? — спросила Рут, открывая металлическую дверь.
Да, конечно, поедут.
— Лучше отправиться пораньше. Говорят, будут проблемы с движением.
Они кивнули, но не знали, как реагировать на эту новость. На выходе из тюрьмы родным Донти вернули их документы и сумки, и они навсегда оставили это место.
«Проблемы с движением», о которых упомянула Рут, была тайной операцией под кодовым названием «Объезд», которую задумали провести два чернокожих студента с помощью пользователей социальной сети «Facebook». Участвовать в гениальном по простоте плану выразили желание десятки добровольцев.
В 2000 году вскоре после помещения Донти в камеру смертников заключенных перевели из Хантсвилля в блок Полански. Теперь их содержали в другом месте, а место казни осталось неизменным. За семь лет примерно двести заключенных перевезли обратно в Хантсвилль для приведения смертного приговора в исполнение. Маршруты транспортировки были тщательно отработаны и проверены, но после нескольких десятков перевозок, прошедших без сучка без задоринки и без каких бы то ни было попыток освободить осужденных, власти решили, что принимаемые меры предосторожности излишни, поскольку до осужденных никому нет дела. Процедуру перевозки упростили, и маршрут не менялся. Из тюрьмы выезжали в 13.00, потом сворачивали налево на 350 шоссе, а потом еще раз налево — на 190-е с четырехрядным интенсивным движением. Спустя час были на месте.
Заключенных помещали в пассажирский фургон без опознавательных знаков, набитый вооруженными до зубов охранниками, способными отразить атаку даже на президента. Кроме того, на всякий случай машину с заключенным сопровождал такой же фургон с еще одним подразделением изнывавших от скуки охранников, которые очень рассчитывали на возможность «размяться».
Последняя казнь состоялась 25 сентября, когда укол со смертельной инъекцией был сделан Майклу Ричарду. Десять студентов на пяти машинах, вооружившись сотовыми телефонами, проследили за всеми нюансами передвижения двух белых фургонов. Слежка осталась незамеченной и никаких подозрений не вызвала. Никто на студентов не вышел. К началу ноября все детали операции были окончательно проработаны, и ее участники с нетерпением ждали своего часа.
В 12.50 черный охранник, симпатизировавший Донти, сообщил члену операции «Объезд», что два белых фургона начали заполняться людьми. Ровно в час фургоны покинули пределы тюрьмы и, проехав по служебной дороге, свернули на 350-е шоссе и направились в сторону Ливингстона. Машин на дороге было мало. В двух милях от тюрьмы движение стало более интенсивным и замедлилось, а вскоре и вовсе остановилось. В крайнем правом ряду перед фургонами сломалась машина. По странному стечению обстоятельств еще одна заглохла в соседнем ряду, а третья — в следующем. Машины полностью заблокировали проезд. Их водители вышли и, подняв капоты, стали копаться в двигателях. За этими машинами также ровно попрек дороги встали еще три. Водители фургонов спокойно ждали и, казалось, никуда не торопились. За ними в крайнем правом ряду остановился «ниссан», из которого вышла чернокожая девушка и, подняв капот, изобразила отчаяние, что ее подвела машина. Маленький «фольксваген-жук» остановился на соседней полосе из-за какой-то механической поломки и тоже замер с поднятым капотом. Словно ниоткуда материализовались новые машины, которые перекрыли не только движение по шоссе, но и все съезды и обочины. Через пять минут пробку образовывали чуть ли не двадцать машин. Белые фургоны оказались в окружении сломавшихся автомобилей с поднятыми капотами, а их водители высыпали на дорогу, смеясь, переговариваясь друг с другом и болтая по мобильникам. Несколько студентов, переходя от машины к машине, выдергивали провода зажигания.
Через несколько минут прибыли полицейские и разогнали тишину сиренами. За ними появились эвакуаторы, которых срочно вызвали из Ливингстона. Участники операции были отлично проинструктированы. Каждый водитель утверждал, будто его или ее машина сломалась только что, а по законам штата Техас это не являлось преступлением. За перекрытие дороги наверняка будут выписаны повестки в суд, но организаторы операции заранее нашли адвоката, который согласился представлять их в суде и отстаивать их права. Полицейские не имели права забирать ключи и самостоятельно проверять работу двигателей. Но даже если бы они и попытались сделать это, результат был бы тот же: двигатели все равно не работали. Студентам было наказано препятствовать обыску машин, мирно противодействовать попыткам ареста, грозить исками в случае задержания, а если их все же арестуют, то считать это честью и знаком отличия, полученным в борьбе против несправедливости. Студенты даже отчасти хотели, чтобы их арестовали, считая это реакцией на проявленные доблесть и мужество. У них было бы о чем рассказать и чем гордиться, вспоминая прожитую жизнь.
Когда пробку окружили машины с мигалками и эвакуаторы, а к студентам направились полицейские, началась вторая фаза операции, которую тоже провели просто блестяще. Из Ливингстона выехала другая группа студентов на машинах — они добрались до пробки и перекрыли шоссе в три ряда за эвакуаторами. Там тоже подняли капоты, и к участникам акции присоединились новые — машины забили обочину и шоссе. Поскольку водители эвакуаторов могли проявить несдержанность и даже прибегнуть к насилию, заговорщики второй волны оставались в машинах, подняли стекла и заперли дверцы. В большинстве автомобилей сидели крепкие молодые ребята, которые вполне могли за себя постоять и были не против подраться. Они кипели от возмущения и злости без всякой дополнительной мотивации.