– А все на жизнь жалуешься, – подошедший Евгений Шутин театральным жестом указал на стол. – Князь ждет даму?

– Нет, тебя, – ответил Олег, отодвигая стул и приглашая Шутина присесть. Тот кивнул, сел, закинув ногу на ногу, взял маслинку.

Они недолюбливали друг друга, связывал их лишь Павел, после его смерти они виделись редко. Сейчас Олег был рад любому, пусть Шутин, лишь бы не находиться одному.

Перебросившись несколькими фразами, они замолчали. Олег пил быстро, словно опаздывал куда-то. Евгений наблюдал за ним и насмешливо улыбался. Олег чувствовал насмешку, злился, пил, пьянел и злился еще больше.

– Слушай, – Олег придумал наконец, как вывести Шутина из себя, – а меня ведь допрашивали о том, как я раздобыл пистолет, «Вальтер», который был у Павла.

– Ну и что? – Шутин пожал плечами.

– А то. – Олег снова выпил и многозначительно посмотрел на Шутина, – пистолет исчез, и убили Павла именно из него.

– Откуда ты это знаешь? – безразлично спросил Шутин.

– Догадаться нетрудно. Пистолет был и пропал, а знали о нем, – Олег выдержал паузу, – я и ты…

– Друзья-неприятели, салют! – На свободный стул опустился мужчина неопределенного возраста. Звали его когда-то Николай, последние годы – Ника, фамилия его затерялась. В пятидесятые годы Ника блестяще воплотил на экране чей-то образ, но сейчас уже мало кто помнил, чей именно и в какой картине. Никто не видел Нику пьяным, однако его не удавалось встретить и трезвым. Вместе с фамилией у него исчезли деньги, чувство собственного достоинства и возраст. В клубных домах Москвы Нику знали все, и он знал всех и все, несмотря на свое постоянное «подвешенное» состояние, Ника обладал феноменальной памятью.

Ника налил себе коньяку, плеснул в бокал минеральной воды, чокнулся с рюмками Перова и Шутина.

– Помянем Павлушу Ветрова, талантливый мужик был. – Он выпил, хлебнул минеральной. – Вот как в нашей жизни случается, жил человек, писал чего-то, творил себе, как умел… Чик. – Ника щелкнул пальцами, изображая выстрел. – И что? Думаете, покойник? – Ника совершенно не обращал внимания на красивую усмешку Шутина и равнодушное молчание Перова. – И классик! Сейчас его трехтомник готовят к печати. Кто знал Павлушу при жизни? А теперь его в бронзу и на пьедестал. Интересно мне, кому Пашка так поперек горла встал? С удовольствием на того Дантеса взглянул бы. Вот уж он локти кусает.

– Это почему же? – как бы нехотя спросил Олег Перов и выпил.

– Потому, Олежка, что пуля та золотой оказалась, – ответил Ника. – Убить ведь хотел, а возвеличил, ох, возвеличил убийца Павлушу Ветрова. – Он снова выпил; хитро улыбаясь, посмотрел на Шутина. – А ты все пишешь, Женечка? Или бросил? Интеллигенция столицы ждет двадцать лет, когда появится великое творение.

Ника бил по больному месту, бил умышленно, точно и беспощадно. Шутин смотрел на его дряблые, в склеротических жилках щечки, крохотные бесцветные глазки и молчал. Неужели это и мой финал? Что я мог и что могу? Как растерял, как не нашел? Или и не было ничего? Нет! Было, было и теперь еще есть, только не нужно никому настоящее и большое. Шутин даже в мыслях лгал и лицемерил. Нужны поделки, воспевающие, а искусство не нужно. А Павел, ныне покойный, написал, да-да, написал. Павел и сам-то по скудоумию не понял, что написал, а Шутин понял, сразу, с первого прочтения. Повесть была настоящая.

Шутин увидел, что Ника собирается сказать очередную гадость, и, опережая, спросил:

– Едешь в Канны на фестиваль? Собираешься получить приз за лучшее исполнение мужской роли? – Он, любуясь эффектом, сделал паузу. – Или женской. Ведь теперь тебе уже все равно.

Ника откинулся на стуле и захлопал в ладоши.

– Браво, Женя, браво! Ты поднял руку на Нику и сравнялся с ним. Мы два брата-акробата. Оба когда-то чего-то могли, оба ничего не сделали и паразитируем. Я по столам хожу, угощаюсь у людей хороших, – он оглядел стол. – Так ведь и ты, Женечка, за чужой счет пьешь и кушаешь. Ась? – Ника приложил ладонь к уху, словно хотел услышать от Шутина что-то интересное. – Кто все заказал? Кто платить будет?

– Как живешь, Ника? – Олег положил руку ему на плечо.

Ника скособочился, как от тяжелого груза, вылез с трудом из-под него и сказал:

– Ты думай, что делаешь-то, мне по больничному платить некому. Это ты мальчик богатый. – Он выпил и быстро встал. – По сценариям Павлуши два фильма снимается, да еще трехтомник выйдет. Мешок денег получишь. – Ника отошел на безопасное расстояние и добавил: – Ты ведь, Олежка, наследник, – он довольно рассмеялся и подсел к какой-то компании.

– Нахлебались мы с тобой, Олег, – сказал Шутин печально, – словно в унитазе выкупались.

– Ника знает, к кому подойти и что сказать, – философски ответил Олег.

Шутин выпятил подбородок, помедлил, пожал плечами и спокойно сказал:

– Слушай, Олег, ты со мной деликатней. – Он посмотрел Олегу в глаза. – И я все позабуду.

– Свою ненависть к Павлу позабудешь? – Олег налил Шутину и себе. – Ты Павла ненавидел. Завидовал и тихо ненавидел. Разве не так?

– Я к Павлу относился сложно, – как можно спокойнее ответил Шутин.

– Ты его ненавидел, – упрямо повторил Олег. – И ты знал, где лежит пистолет.

– Слушай, – Шутин перегнулся через стол, схватил Олега за руку. – Я ведь знаю, что должно было произойти первого сентября, но не произошло. – Он откинулся на спинку стула и рассмеялся. – Не произошло, потому что Павла убили. Знаю, но молчу.

Шутин встал, бросил косточку от маслины в пепельницу и пошел к выходу. Олег Перов смотрел ему в спину и трезвел. С этого неврастеника станется, думал он. Подведет под монастырь.

Глава пятнадцатая

Тщательный осмотр места происшествия и тела покойного, оформление соответствующих документов заняло много времени; Турилин и Гуров вышли на улицу, уже наступил вечер. Полковник остановился около черной «волги» и сказал:

– Лев Иванович, завтра на оперативку не приезжайте. Отправляйтесь в парфюмерный магазин и пригласите ко мне знакомую Шутина. – Он кивнул на санитаров, которые выходили с носилками из подъезда. – До завтра.

– Спокойной ночи, Константин Константинович, – пробормотал Лева, глядя на удаляющуюся машину, прекрасно понимая, что полковник поехал в управление на доклад и спокойной ночи у начальника никак не может быть.

Обычно, когда Турилин и Лева в позднее время вместе уходили с места происшествия, полковник либо подвозил Леву домой, либо Лева доезжал с ним до его дома или на Петровку, а затем на этой машине до дома. Сегодня Турилин в машину не пригласил. Лева не обиделся, был даже рад. Говорить не о чем, сначала надо думать, ехать молча, чувствуя свою вину, не понимая, в чем она состоит, ситуация не из приятных.

Лева вышел на Кутузовский проспект и направился в сторону гостиницы «Украина». Проспект широким светлым коридором тянулся к центру, в конце горбился мостом, из-за которого виднелось полураспахнутой книгой здание СЭВ. Народу в этот будничный вечер на улице было немного, машины лились негустым потоком, неслись раздельно, поравнявшись с Левой, шаркали шинами и пропадали за спиной.