– Последствия были? – посмеиваясь, спросил Гуров.
– У Ленки? – удивился Федор. – Да какие же последствия, если Митька тут же отцу нажаловался? Хотя…
– Гришка отомстил? – догадался Лев Иванович.
– Попытался, – поправил его Федор. – Это уже в летнюю сессию было. Сдали мы все зачеты и решили после последнего это дело немного отметить. Ленка пирожков притащила, мы слабенькую кислятину купили, чтобы по-тихому в аудитории посидеть. Ну, Ленка человек совсем непьющий, да и Митька не любитель, так что они скоренько отвалили вдвоем, а мы остались. И двух минут не прошло, как слышим: из коридора шум и крики, причем это Митька орал дурным голосом. Мы выбежали, конечно, а там Гришка с компанией, обдолбанные в хлам, на Ленку навалились. Чего уж они хотели – изнасиловать или избить, – я не знаю, но отбивалась она изо всех сил. Ну, мы этих подонков раскидали, смотрим, а Митька на полу лежит, стонет и за руку держится – как потом оказалось, сломали они ему ее. А Ленка ничего, только в синяках и кофточка порванная, она больше ее жалела, говорила, что цветы на ней несколько недель вышивала и специально на последний зачет надела.
– Мне почему-то кажется, что Гришке это просто так с рук не сошло. Отчислили? – спросил Гуров.
– Это потом, но сначала мы Ленкиных братьев в деле увидели. – Федор невольно рассмеялся. – Представляете, Лев Иванович, четыре кирпича на ногах… Нет, железобетонные плиты перекрытия, – поправился он. – Причем что по форме, что по содержанию.
– То есть? – удивился Гуров.
– А выражение лица у них было такое же, – Федор постучал по стене, – железобетонно-невозмутимое. Мы после консультации из института вышли, а там среди иномарок навороченных такой неприметный грузовичок с тентом стоит. Вот оттуда они степенно и вышли. Я вам так, Лев Иванович, скажу, это была не драка, это было месилово. Отделали они Гришку с компанией как бог черепаху. А поскольку они и Митьке руку сломали, то…
– Благодарность от имени ректората им не вынесли, но с рук им это сошло, – закончил за него Гуров.
– Вот именно, – подтвердил Федор.
– Ну и где сейчас Елена? – из чистого любопытства спросил Лев.
– В нотариат подалась, – ответил Федор.
– Не без помощи Щербакова-старшего, – добавил Воронцов. – Ведь, чтобы туда устроиться, денег недостаточно, надо еще и связи неслабые иметь. Ты, Федька, найди ее да созвонись – нужно будет ее со Львом Ивановичем познакомить, а там уж пусть сами договариваются.
– Юрий Федорович, ты случайно не забыл, что я человек женатый? – обалдел Гуров.
– Так я, Лев Иванович, склерозом пока не страдаю. Только это именно Ленкина бабушка мне язву и вылечила. Травница она, – объяснил Юрий Федорович. – Только к ней запись за черт знает сколько времени, а через Елену ты к ней быстрее попадешь. А ты что подумал? Что я собираюсь тебя на время отпуска постельными принадлежностями обеспечить?
– Извини, Юр, – покаянно сказал Гуров.
– Ну, ты даешь, Лев Иванович! – Воронцов аж головой покрутил. – Неужели ты решил, что мы так подробно тебе о Елене рассказываем, потому что нам больше поговорить не о чем? Только если ты один к бабке явишься, то придется тебе к ней через месяц, а то и через два снова ехать, а если вместе с Леной, то, глядишь, в тот же день примет, ну, может, на следующий.
– А ты сам не можешь с этой травницей связаться? – спросил Гуров.
– Можешь, – кивнул Воронцов. – Только бабка с бо-о-ольшим гонором, и я для нее не авторитет. К ней на поклон о-о-очень солидные люди ездят, а она может взбрыкнуть, если что не по ней, и любого из них послать куда подальше. А они, заметь, не обижаются, а извиняются и прощенья просят.
– Милая старушка, – заметил Лев Иванович.
– Просто она себе цену знает, – веско заметил Воронцов.
– И далеко она живет? – спросил Гуров.
– Вместе с Ленкиными родителями, то есть в той же деревне, но в отдельном доме. У Задрипкиных там фермерское хозяйство, крепкое такое, богатое. Они вообще мужики работящие, непьющие, да и жены им под стать. Они и детей сызмала к сельскому труду приучают.
– Задрипкины? – удивился Гуров.
– Ну да. Ленкина мать, когда замуж выходила, свою фамилию оставила, а потом и дочку на нее записала. Ну, какая у девчонки может быть жизнь с такой фамилией? Вот и получилось, что все мужики в семье Задрипкины, а женщины – Ведерниковы, – объяснил Юрий Федорович. – Только Ленка ужасно стесняется такой фамилии и никому ее не говорит. Ну а мне это узнать, сам понимаешь, дело пяти минут. Так что лечись, Лев Иванович, пока в санатории, пей воду, а поближе к концу Федор с Еленой договорится, и ты с ней к бабке ее съездишь – все равно ведь не будешь ты сам себе травы заваривать, тем более еще и не дома. А вот в Москву с собой пакет заберешь и инструкции, что и как делать.
«Можно подумать, что Мария будет этим заниматься», – мысленно хмыкнул Гуров.
В санаторий, который находился в пригороде, Льва Ивановича Воронцов отвез, если так можно выразиться, собственноручно, причем на своей личной машине, а его служебная ехала следом.
– К чему все эти выкрутасы? – удивился Гуров.
– А мало ли, что тебе в городе понадобится, вот я тебе свой джип по доверенности на это время и оставлю, – объяснил Юрий Федорович.
Как Гуров не отнекивался, но Воронцов настоял на своем, да откровенно говоря, и отнекивался Лев Иванович больше для проформы, потому что при мысли о том, что нужно будет целыми днями торчать на одном месте, пить водичку, принимать ванны и все такое прочее и тихо беситься от безделья, ему заранее становилось тошно, а так хоть можно будет съездить куда-нибудь.
Как очень скоро выяснилось, было не просто плохо, а очень плохо. Начать с того, что весь персонал исподтишка таращился на Гурова как на чудо морское, но тут же отводил глаза, стоило ему посмотреть в их сторону. Но с этим еще можно было как-то смириться, а с отдыхающими что делать? Как это обычно бывает в не сезон, основной контингент составляли ветераны, инвалиды и прочие льготные категории. Занятые своими болячками, на Гурова они просто неодобрительно косились – раз живет в люксе, значит, классовый враг. Да к несчастью, среди отдыхающих было несколько одиноких женщин бальзаковского возраста, которые принялись испытывать на прочность если не преданность Гурова жене – он ей никогда не изменял и впредь не собирался, то уж его терпение – точно. Они подходили, знакомились и заводили разговор ни о чем. Воспитанный так, что нахамить женщине не мог просто физически, Гуров старался максимально вежливо отделываться от навязчивых собеседниц, но это их не останавливало. Ходить гулять в слякотную погоду под моросящим дождем – удовольствие ниже среднего, да и не будешь же этим заниматься целый день. Библиотека в санатории была скромненькая, так что о том, чтобы убивать время за чтением, тоже пришлось забыть. Оставалось тупо сидеть в своем номере и пялиться в телевизор, который, как ему и положено, показывал всякую муть. Гуров считал дни до отъезда, проклиная себя за идиотское желание забраться подальше от Москвы – в своем ведомственном санатории можно было и знакомых встретить, и в преферанс перекинуться, и просто потрепаться на служебные темы: как говорится: на работе – о бабах, с бабами – о работе. Но и это не самое приятное времяпрепровождение долго не продлилось – жаждавшие тесного общения с ним женщины стали по вечерам стучаться в дверь, зазывая то на танцы, то еще на какой-нибудь дебильный вечер отдыха, организованный местным массовиком-затейником.