Я покачал головой. Это не совпадало с картиной, запечатленной в моем мозгу. Картина эта была во многих отношениях ясная, поскольку я отполировал ее, сидя в душной камере Гвинета.
– Что за идеи?
– Обыкновенные. Большой дом. Большой сад. Возможно, бассейн и вид на море.
– Она не мечтала поехать в Гринпойнт и выйти замуж за копа? К тому же за честного?
– Нет. – Он снова заговорил осторожно. – Думаю, не мечтала.
– Может, она мне изменяла?
– Конечно, нет! Что за?…
Он бросил в мою сторону недопитую банку. Для Шелдона это было проявлением страшного негодования.
– Я не потерплю, чтобы ты оскорблял память моей бедной сестры. Понял?
– Мне нужно было спросить. Ты знаешь, какие намеки делают в суде.
– Я ни разу не был в суде. И ни слова не читал об ном в газетах. Не мог. Папа к тому времени заболел. Ты, наверное, не знаешь об этом. Я просто…
Он опустил голову и вздохнул.
Я просто хотел быть рядом с ним.
– Вопрос о наследстве, – сказал я и возненавидел себя за то, что сказал это.
– К тому времени денег уже не осталось, – сказал он уныло.
– Мне говорили, что она меня обманывала. Ты, должно быть, слышал это.
– Слышал, но ничего не хочу об этом знать.
– С одним прохвостом по имени Кайл Маккендрик. В суде его не упоминали, но на допросах говорили.
Он вздрогнул и взял газету.
– Могло это быть правдой, Шелдон?
Он сложил пополам одну из страниц и отдал мне. Там была напечатана длинная статья о неком благотворительном фонде и о пожертвовании, которое этот фонд передал в одну из городских больниц. Я внимательно прочитал текст. Снова Кайл Маккендрик. Я помнил лишь, как в Сент-Килде привлек его к ответственности, когда заметил, что он сажает в свою «хонду» дешевых проституток.
Статья описывала Маккендрика как «городского миллиардера и филантропа». Его фонд пожертвовал больнице двадцать миллионов на новую детскую палату. Тут же была и фотография – мужчина среднего возраста с ухоженными седыми волосами и лицом падшего ангела, молодого и одновременно старого. Он передавал чек хорошенькой молодой медсестре. Я удивился тому, что опубликовано именно это фото. Передавая чек, мистер Маккендрик откровенно заглядывал сестре в декольте. Может, у фотографа было чувство юмора?
– Кажется, он стал достойным человеком, – заметил я. – Порядочным, щедрым.
Шелдон хмыкнул.
– Он может себе это позволить. Единственное, чем в нашем городе не владеет Кайл Маккендрик, так это церквями и кладбищами. Не удивлюсь, если в эту минуту он ими и занимается. Ты знаешь, кому я плачу ренту? Если плачу.
– Ему лично?
– Нет! Он богат, Бирс. Богатые люди так прямо не действуют. Деньги поступают в компанию его дочери, на один из Карибских островов, а потом – прямиком к нему. Я тебе вот что скажу.
Он помолчал, кажется, пожалев о своих словах.
– Да, я слушаю, – сказал я.
– Все в конце концов приходит к Кайлу. Все. Руки у него загребущие. Ничего не пропускает. Ему не о чем беспокоиться. Все в его власти.
– Понимаю. Значит, правда то, что мне сказали? О Мириам?
– Почем я знаю?
На столе лежала телефонная книга. Вещи выглядели сейчас по-другому. Судя по тому, какой толстой была эта книга, сюда переписали телефонные номера всех жителей планеты.
– Как мне ему позвонить? Нам надо поговорить.
Шелдон вскочил и выхватил книгу из моих рук.
– Ты не в своем уме?
– Возможно. Тем не менее мне бы хотелось поговорить с этим человеком. Нужно кое-что выяснить. Ты, наверное, и сам понимаешь?
– Нет, нет и еще раз нет. Ты не будешь звонить Кайлу Маккендрику. Не вздумай к нему приближаться. Я не знаю, как тебе удалось выйти из тюрьмы, но он тотчас отправит тебя обратно, так что не успеешь и вопроса ему задать.
Люди постоянно говорят подобные вещи, и это меня раздражает.
– Может, пока я был в тюрьме, законодательство изменилось? А как же «независимое правосудие»? Это теперь анахронизм?
– Это ты анахронизм. В нашем мире все решают деньги. Если они у тебя есть, делай, что хочешь. Нет денег – помалкивай и радуйся тому, что прожил день. Мы всего лишь мелкие блохи, поедающие одна другую и отдающие часть добычи другим блохам, потому что те крупнее. Так вот, Кайл Маккендрик – самая крупная блоха.
– Как это все произошло? – недоумевал я.
Шелдон покачал головой.
– Не знаю. В самом деле не знаю.
– Так почему ты соглашаешься?
– Потому что так все устроено! Послушай, я не хочу, чтобы ты носился с глупыми идеями. Я знаю, какой ты упрямец, а потому, шурин, скажу: ты не прав. Знай, что пик цивилизации пришелся на весну 1985 года, а с тех пор мы катимся под уклон…
– Как красноречиво ты излагаешь…
– Да перестань! Какими мы были, такими и остались. Просто некоторое время этого не понимали.
– Цинизм не к лицу мужчине. Может, предложишь мне наконец пива?
Оказалось, это была последняя банка. Вот почему он так суетился.
Шелдон, вздохнув, швырнул ее мне. При попытке открыть я потерпел неудачу. Послышалось ругательство.
– Дай сюда! – заорал Шелдон, поднялся из-за стола и вырвал банку у меня из рук.
Он вдруг рассвирепел. Из-за банки? Или из-за меня?
– Если ты даже банку не можешь открыть, на что надеешься?
Я пригляделся. В мое время крышки открывались полностью. При этом требовалось проявлять осторожность, потому что острые как бритва края могли порезать пальцы. Сейчас надо было лишь потянуть на себя язычок, и он повисал, мягкий и гладкий.
– Прогресс, – сказал Шелдон и уселся. – Видишь?
– Да, – согласился я. – Травмы можно не опасаться.
Сделал глоток. Пиво было теплым, но замечательным. Первый алкогольный напиток после двадцатитрехлетнего перерыва.
– Пойду еще достану, – сказал Шелдон.
– Хорошо бы чем-нибудь закусить.
– Твои пожелания?
Я подумал.
– Хлеб. Прямо из пекарни, чтобы пахло. Ростбиф. Яблоки. Салат, только чтоб свежий, ароматный. На, держи…
Я протянул ему деньги. В этот момент почувствовал к нему расположение. Должно быть, хорошее пиво так на меня подействовало.
И вдруг, неожиданно для самого себя, спросил:
– Говорит ли тебе что-нибудь название «Сестра дракона»?
Шелдон задумался. Я его не торопил, потому что, произнеся эти слова, почувствовал, что в голове что-то шевельнулось. Должно быть, алкоголь сдвинул камень, застрявший в мозгу. Под этим камнем обнаружилось убеждение в том, что «Сестру дракона» я запомнил только потому, что во время допросов меня о ней часто и безуспешно спрашивали. Правда, было что-то в контексте – моем контексте, в ситуации, в которой задавали вопрос. В эти минуты я пугался так же, как и во время рассказа Элис. Если это и был допрос, то уж точно необычный.