Я решительно покачал головой.
– Нет, я плачу, как положено. Или вообще не ем.
– Должно быть, это отрицательно влияло на полезные знакомства.
– Может быть. Так что из этого? Я чем-то навредил Джонни?
Ее зеленые глаза гневно сверкнули.
– Мне было три года, когда он исчез. Когда умерла моя мама. Откуда мне знать?
Я положил ей на колени розу.
– Элис, – сказал я, – если мы будем действовать заодно, придется быть честными друг с другом. Если этого не будет, ничего не сложится. Мы не узнаем, что случилось с твоей матерью и с моей семьей. И ничего другого тоже.
Она недоуменно посмотрела на меня.
– Чего «другого»? Не принимай того, что случилось в твоем доме, за что-то реальное. Я просто пыталась привлечь тебя на свою сторону.
– Нет, нет. – Я мысленно отругал себя за свою глупость. – Я вовсе не это имел в виду. То, что я пытаюсь сказать, это… то, что мы должны доверять друг другу. Чтобы искренно разговаривать. Альтернативы у нас нет.
Она не сплоховала и задала мне прямой вопрос.
– Значит, ты не будешь больше совать мне в сумку деньги и сбегать?
– Нет, – сказал я и перекрестился. – Обещаю. Теперь твоя очередь. Расскажи мне о своей семье, пожалуйста.
Это была типично иммигрантская история с одним значительным отступлением. Луны приехали в шестидесятых годах из Гонконга, нищие, как и большинство людей, оказавшихся в таких же обстоятельствах, но намеревавшихся работать и день и ночь, чтобы исправить положение. В Чайнатауне они трудились, где только можно – и в ресторанах, и на маленьких фабриках, производивших сувениры для туристов. Заработанные деньги старались посылать домой.
Необычным было то, что старик Лун с ними не поехал. По неизвестной Элис причине он остался в Гонконге и умер там от рака легких, когда ее мать была еще молода.
– Выходит, твоя бабушка осталась в чужом городе одна, с двумя детьми, и постоянной работы у нее не было?
– Да. У Лао Лао и родственников не было. Время от времени она что-что рассказывала. Ей не хотелось об этом говорить. Должно быть, все было ужасно. Люди этого поколения не думают о прошлом. Сейчас у нее все в порядке. Есть маленькая квартира. И денег хватает. Это ее больше не беспокоит, а что до остального – не знаю.
– Вряд ли, ведь она потеряла двоих детей. Это были ее единственные дети?
– Да, – осторожно сказала Элис. – Откровенно я с ней никогда не говорила. С Лао Лао я на это бы не осмелилась. У нас не такие взаимоотношения.
– Значит, это и все, что ты узнала за эти годы?
– Да.
На самом деле можно было узнать куда больше. Джонни Лун был типичным малолетним хулиганом. Дети становятся такими в отсутствие отца, который мог бы приучить их к дисциплине. Мэй Лун, мать Элис, была менее склонна к общению с преступными элементами. Она водилась с последними ребятами поколения хиппи, поселившимися на восточной стороне Сент-Килды. Флирт с красивыми парнями привел ее в госпиталь, где она лечилась от героиновой зависимости. После случайной связи с человеком, которого Элис так и не узнала, родила дочь.
Материнство, кажется, направило Мэй на правильную дорогу. Так иногда бывает. Она вернулась домой, к Лао Лао. Начала учиться в колледже на медсестру, и на нее стали смотреть как на добропорядочную гражданку.
Элис замолчала.
– А потом? – спросил я ее.
– Ей нужна была работа, чтобы оплачивать обучение. И тут пришел Джонни и сказал, что у него есть идея. Бар. Здесь. Он хотел, чтобы мама им заправляла. Джонни хотел нанять много красивых женщин. Это должен был быть такой бар.
– То есть?
– То есть бар с красивыми женщинами! Мама не была проституткой. Я знаю это, Бирс.
– А я знал, что моя жена была моей женой и никогда не смотрела на другого мужчину. Я ошибался. Может быть…
– Нет! – заорала она так, что парень за соседним столиком в ужасе оглянулся и вставил в уши белые штучки, такие же как у идиота, что выскочил сегодня передо мной на дорогу.
Нужно время, чтобы принять такие новости. Я в конце концов смирился. Я увидел Кайла Маккендрика и понял, что, несмотря на то что тот был уродливым, лживым убийцей, в этом случае он говорил правду. Не было причины ему не верить.
– Что случилось? – спросил я.
Она закрыла глаза, и мне показалось, что я заметил слезы.
– Через четыре дома отсюда есть бар. Настоящий бар. Чтобы рассказать, нужно выпить. Ты согласен?
Я не притронулся к своему пиву из опасения перед последствиями. Элис выпила половину коктейля «Кровавая Мэри» и отставила стакан. Мы были здесь единственными посетителями. Меня это не удивило. В баре пахло дымом, пролитым пивом и подгоревшим жиром. Бармен по большей части сидел в задней комнате, гонял на музыкальном центре рок семидесятых годов – «Дуби Бразерс» и другие записи, которые я помнил лишь частично. Я словно очутился дома.
– Насколько могу судить, – начала Элис, – бар работал всего несколько месяцев. Я проверяла. Лицензию выдали 13 мая 1985 года и 29 июля отозвали в связи с банкротством.
– Через четыре дня после этого твою маму и мою семью убили. Недолго они ждали, верно?
– Я наводила справки. Служащие говорят, что лицензии отзывают, как только кто-то заявляет, что бизнес развалился.
Я хотел было задать вопрос.
– Нет, записи о том, кто сделал заявление, у них не сохранилось.
– На чье имя оформлена лицензия? На Джонни?
– На маму.
Элис уловила что-то в выражении моего лица.
– Это важно?
– Джонни привлекали к ответственности?
– Это мне неизвестно.
– Итак, он предпочел не светиться. Значит, деньги были не его, и он не хотел, чтобы знали источник. Если он оформил лицензию на твою маму, то она стала еще одним препятствием для людей, проявлявших любопытство.
Мне показалось, что она и сама пришла к такому выводу.
– Маму дважды привлекали за употребление наркотиков.
– Значит, у Джонни были влиятельные друзья. Не знаю, какие сейчас правила, но тогда любое осуждение лишало человека лицензии.
– Понятно, – оскорбилась Элис. – Ты хочешь сказать, что мама и дядя были мошенниками.
– Это не так уж страшно, Элис, – заметил я. – Миллионы людей прибегают к небольшому обману.
– Сейчас это не имеет значения. Важно то, что произошло 25 июля. Твоя семья погибла. Мама умерла. И мой дядя исчез. Умер, должно быть. Трудно представить что-то другое.
Я бы соврал, если б сказал, что не предполагал этого.
– Мне пять лет понадобилось на то, чтобы обдумать все это, – сказала Элис. – Лао Лао никогда в это не вникала. У меня сложилось впечатление, что эта идея с самого начала была ей ненавистна. А это значит, что она для нее просто не существовала. В газетах найти ничего не удалось.