Улыбка Тремейна угасла:
— В прошлый раз ты не дерзила мне. Я предпочел бы, чтобы так было и впредь.
— Довольствуйся тем, что есть, — ответила я, выдвинув подбородок. Жест я переняла у Дина, но придала ему собственное выражение. — Нравится тебе это или нет. Если бы ты не солгал относительно того, сколько времени мне отпущено, я бы, может, и вела себя любезнее.
Тремейн обогнул стол так стремительно, что его силуэт замелькал, как на рваных кадрах бракованной светоленты. В пару шагов преодолев разделявшее нас расстояние, он навис надо мной и наотмашь ударил меня тыльной стороной ладони, прямо костяшками, по лицу. Резкий звук эхом разнесся под куполообразной крышей. Я покачнулась, чувствуя звон в голове, не в силах поверить, что Тремейн на самом деле поднял на меня руку. Дин рванулся к нему, но тот воздел вверх бледный палец с кольцом.
— Только переступи черту, юноша, и ты рассеешься, как пыль по ветру. Подумай, прежде чем сделать еще хоть шаг, сажекровый. Подумай хорошенько.
Дин отступил от края кольца.
— Хорошо же, — процедил он сквозь зубы. — Но не думай, что я не отплачу тебе сполна за этот удар.
Тремейн повернулся к нему спиной, будто угрозы Дина заслуживали внимания не больше, чем невнятное бормотание какого-нибудь бродяги с улиц Лавкрафта, и рывком заставил меня выпрямиться.
— Теперь, когда я привел тебя в чувство, ты будешь слушать каждое мое слово, Аойфе. — Он стиснул мне запястье так, что хрустнули кости. — Идем. Ну же, будь хорошей девочкой.
— Дин… — пролепетала я, когда Тремейн дернул меня за собой к длинным, сплетенным из травы занавесям, служившим дверью. Я не могла оставить Дина. Только не здесь.
— Этот разговор не для его ушей, — бросил Тремейн.
Мы вышли наружу, и я вскрикнула от неожиданности, снова оказавшись на лилейном поле. Саркофаги с королевами блестели под холодным, стальным светом луны. Лучи, сплетаясь, окутывали спящих девушек неземным сиянием, обращая их лица и цветы вокруг в призрачное, прозрачное марево, в колышущийся, извивающийся, фосфоресцирующий мираж.
— Не подумай, что мне это было приятно, — проговорил Тремейн. — Мне не доставляет удовольствия причинять боль.
Место удара до сих пор пульсировало, во рту чувствовался соленый привкус — щеку оцарапало о зубы. Я сглотнула кровь и не произнесла в ответ ни слова — только бросила на Тремейна испепеляющий взгляд.
— Ты смогла применить Дар, — продолжал тот. — Но ты все еще не понимаешь, с чем имеешь дело. Могу сказать точно — для выполнения моего задания тебе понадобится нечто совсем иное, чем близорукие суждения из дневника глупца.
— Мой отец не был глупцом, — бросила я. Холодным — да. Быть может, не слишком любящим. Но не глупцом.
Тремейн сложил руки на груди:
— Аойфе, при всем уважении: ты не знала этого человека.
— Говори что хочешь, я не могу выполнить твоего задания, — упрямо пробормотала я, хотя он был, конечно, прав. — Можешь прикончить меня хоть сейчас. Я не знаю даже, есть ли у меня Дар, — беззастенчиво соврала я.
— Есть, есть, и еще какой, — возразил Тремейн. — Вот лгать ты умеешь куда хуже. Я видел твой Дар.
— Как?.. — Я предпочитала думать, что сумела бы распознать слежку. Тремейну с его словно припудренным лицом и выбеленными, как кости мертвеца, волосами, непросто слиться с пейзажем. Возможно, правда, ему не обязательно видеть меня, чтобы за мной наблюдать. Истинная сила Народа была мне неизвестна. Поежившись, я зябко потерла ладони и спрятала их в рукава.
— Мои глаза проникают далеко, — пробормотал Тремейн, — пусть даже тело не может последовать за ними. Через Шипы и Железо, принимая любую форму, приобретая любой цвет, бесшумно проносятся они на беззвучных крыльях.
Он ухмыльнулся, и мгновенно в моей памяти всплыл звук разлетающегося стекла и визг гулей.
— Ты наслал на меня тех тварей! — выкрикнула я. — Там, в библиотеке, и потом на кладбище!
Тремейн спокойно кивнул, полируя одну из своих краг рукавом:
— Да, это я послал черную неясыть, чтобы заставить тебя защищаться и использовать Дар. О кладбище я ничего не знаю.
— Ты едва не убил меня! — рявкнула я. — Я могла…
— Отравленные королевы спят уже вечность, — резко оборвал меня Тремейн. — В прежние благословенные времена мы собрались бы у Веяльного камня и использовали бы его великую силу, чтобы снять с них чары сна. Но ныне никакая магия, порожденная Землей Шипов, не может пробудить их — таково это проклятие и такова реальность. — Он оторвал взгляд от лилий и саркофагов. — Тебе, Аойфе, тебе и твоему Дару выпал жребий отыскать способ.
Я с трудом сглотнула, стараясь не отступаться от своей изначальной позиции.
— Не знаю, чего ты от меня хочешь…
Его ладонь, протянувшись, охватила словно чашкой мою скулу — ту, на которую пришелся удар.
— Некогда жизнь народов твоего мира была озарена яркой искрой, Аойфе. Но она угасла, рассыпалась пеплом, едва оставив по себе жалкие угольки. Однако из пепла магии восстал феникс машины. Вот он-то мне и нужен.
Его пальцы сжались, вдавливая алмазно-твердые пластины ногтей в мою кожу.
— Мой мир умирает, Аойфе, и твой, нерушимо связанный с ним, также. Наш был сметен внезапным жестоким катаклизмом, ваш стремится по мертвящей спирали к вершинам всеупорядочивающего разума.
Из-под ногтей Тремейна по моей щеке заструилась кровь.
— Ты — нечто невиданное в истории твоего рода, — зашептал он. — Ты зажжешь огонь вновь. Ты очистишь пламенем коварную заразу науки.
Я пыталась вырваться, но он вцепился в меня отчаянной хваткой утопающего.
— Ты пробудишь королев, Аойфе. И чтобы освободить свою землю от оков так называемого просвещения, я исполню то, что должен. — Он склонился ко мне; наши лица почти соприкасались. — Принудить упрямую девчонку к работе — самое малое, что в моих силах, Аойфе. Будешь сопротивляться мне — и узнаешь, что еще я могу послать по твоему следу.
— Мне больно, — прошептала я.
То, чего требовал от меня Тремейн, было невозможно — так сказал отец, — но я понимала, что возражения приведут только к новым побоям. И непохоже, чтобы мой мучитель лгал — его гнев казался порождением затаившегося в глазах отчаяния, не обмана.
Отпустив меня, Тремейн кончиками пальцев смахнул кровь с моей кожи.
— Не заставляй меня причинять тебе более сильную боль, Аойфе, чтобы убедить, как ты важна для меня. Разрушь заклятие. Верни свет в оба наших мира.
— Я не могу!.. — Слезы, хлынувшие из моих глаз, щипали порезы, мешаясь с кровью. «Видела ты когда-нибудь кровь в звездном свете, Аойфе? Когда она чернее чернил?» — Я едва могу управлять им, — добавила я, вспомнив давящую тяжесть в голове, когда я сразила гулей, холод и боль, от которых едва не остановилось сердце. Как же мне разрушить заклятие? Я не знала даже, как заставить Дар проснуться, если только мне не грозит смертельная опасность от клыков и когтей.