– Не знаю, мне все кажется, будто я совершаю предательство, – задумчиво произнес Гаврилов. – И сам стараюсь найти оправдания этому предательству. Короче говоря, мы с этим человеком иногда встречались, выпивали, спорили о мире, об искусстве, о власти. У него были очень широкие интересы.
– Были? Он что – умер? – перебил Гуров.
– Ну что вы! Просто я так выразился, – ответил Гаврилов. – Невольно глядя на все как бы со стороны. С некоторых пор отношения наши не то что разладились, но почти сошли на нет – сами собой. Так довольно часто бывает. Все-таки разница в возрасте, в жизненном опыте… И еще дело в том, что сейчас я испытываю в отношении этого человека смутные подозрения.
– В ограблении квартиры Белинкова? – подсказал Гуров, которого уже немного утомили бесконечные отступления и недомолвки.
Гаврилов задумался, а потом довольно решительно сказал:
– Возможно, что и так! Но я не специалист. Могу ошибаться. Я сейчас выскажу вам свои подозрения, а уж вам решать, могут они иметь под собой основания или нет. Во-первых, я вспомнил одну историю. В начале мая этого года я был приглашен на день рождения одного человека. Он чиновник в Госкомспорте. Фамилия Вощилов.
Гуров невольно присвистнул.
– Вы знаете Вощилова? – удивился он. – Откуда?
Гаврилов махнул рукой.
– Это долгая история. И вам неинтересная. Я знаю его с детства. Наши отцы были хорошими приятелями, мы росли на одной улице. Но это все дела минувших дней. А что касается того дня рождения…
– Вощилов был ограблен, – спокойно сказал Гуров. – Это нам известно.
– Я понимаю, – смиренно произнес Гаврилов. – Боюсь, я стал невольным пособником этого ограбления… Тут было одно странное обстоятельство. Я был уже готов идти на этот день рождения, уже нарядился в праздничный костюм… В дверь ко мне позвонила молодая женщина – очень привлекательная, скромная. Ошиблась адресом. Не знаю, как получилось – короче, мы провели этот вечер с ней вдвоем. Ничего такого не было – мы катались по Москве, ели мороженое, смеялись… У меня было ощущение, будто вернулись мои шестнадцать лет. Мы договорились встретиться на следующий день, но больше я ее никогда не видел. А наутро я узнал, что ограбили Сеньку Вощилова.
– Как звали девушку? – деловито спросил Гуров. – Она вам что-нибудь о себе рассказывала?
– Она назвалась Анной, – ответил Гаврилов. – А почему вы не спрашиваете, при чем тут эта девушка?
– Потому что теперь я примерно начинаю понимать, куда вы клоните, – сказал Гуров. – Вы наговорили своему молодому другу слишком много лишнего о друге старом. И он в благодарность сделал так, чтобы вы на этот день рождения не попали. Вы ведь охотник до женского пола, Эдуард Петрович?
– При чем тут это? – немного обиженно сказал Гаврилов. – Это была трогательная неискушенная душа. Я никогда бы себе не позволил…
– Неискушенная душа вряд ли провернула бы дело так ловко, – заметил Гуров. – Однако меня больше интересует, что вы рассказывали своему другу о Вощилове.
– Ну, в общем-то, разговоры я вел достаточно неосторожные, – смущенно признался Гаврилов. – Наверное, в последнее время я стал завистлив. Сенька, по моему мнению, слишком хорошо устроился. Мы обсуждали и эту тему тоже.
– Скажите, а вы сразу заподозрили своего нового друга в ограблении Вощилова? – вдруг спросил Гуров.
– Ну что вы! У меня этого и в мыслях не было! – возмутился Гаврилов. – Да и с какой стати? Все подозрения появились только сейчас, после разговора с вами. Хотя и сейчас я не исключаю, что все это – лишь плод воспаленного воображения.
– Возможно, так оно и есть, – согласился Гуров. – Однако есть смысл остановиться на этом моменте подробнее. После разговора со мной вы, наверное, подумали в первую очередь не о случае с Вощиловым?
– Верно! Но про этого своего знакомого я вспомнил сразу же. Дело в том, что с того майского дня я его практически не встречал, а совсем недавно он вдруг опять появился, и мы с ним немного, гм… покуролесили.
– В каком смысле?
– Ну что тут объяснять? Обычное дело, – немного замялся Гаврилов. – По рюмочке за встречу, по второй за удачу – а потом уже вдруг стоишь ночью у какого-то задрипанного кабака и ловишь такси…
– Понятно, – сказал Гуров. – Но, насколько я понимаю, это был не первый случай, когда вы, гм… куролесили. Почему же именно он сразу пришел вам на память?
– По совокупности подозрений, – ответил Гаврилов. – Сквозь хмельной туман я припоминаю, что среди прочего мы вели разговоры и об артисте Белинкове, и о его соседстве с моим отцом. Тогда мне это не казалось странным, но вот теперь… И еще был такой момент – я застал моего друга со связкой ключей в руках. Мы ночевали у меня дома. Я вырубился. А потом, когда очнулся, – ключи были у него в руках. Он что-то такое сказал – мол, вот выпали у тебя из кармана… Ну, выпали и выпали – до того ли мне было? Мы еще выпили, и все это улетучилось из моей памяти как незначительный эпизод. Тем более что на следующее утро мы расстались. Дали друг другу слово созвониться, но ни он, ни я так этого и не сделали… А скажите, у него была возможность сделать слепки с ключей, если в его распоряжении было два-три часа?
– Есть такие артисты, – усмехнулся Гуров. – Проделывают это за несколько секунд. Но, простите, вы за все это время так и не решились произнести вслух имя вашего друга. Надеетесь, что как-нибудь обойдется?
Гаврилов поднял на Гурова глаза – у него был виноватый взгляд.
– А вы считаете, то, что я рассказал, – важно? – спросил он.
– А вы считаете, нет? – в тон ему сказал Гуров. – Разумеется, все может оказаться лишь безобидным совпадением, но прежде мы должны все тщательно проверить. Итак, как его имя?
Эдуард Петрович опять беспомощно заморгал, прикусил нижнюю губу, задумался, но потом решительно произнес:
– Его зовут Владислав Иванович Лобанов. Живет на улице Летной. Вы его теперь арестуете?
Отчего-то Гуров не особенно даже удивился – видимо, внутренне он был готов услышать что-то подобное. Но разочарование было сильнейшим. Он отвернулся, чтобы не видеть испуганных глаз Гаврилова, побарабанил пальцами по рулевому колесу и наконец спросил:
– Вы, Эдуард Петрович, телевизор смотрите?
– К-конечно, – с запинкой сказал удивленный Гаврилов. – А почему вы спрашиваете?
Гуров объяснил почему. Эдуард Петрович побледнел и открыл рот. Он был поражен до глубины души. Не понимая, что делает, он зачем-то нажал ручку дверцы и открыл ее. Снаружи ворвался дождь и брызнул Эдуарду Петровичу в лицо. Он снова захлопнул дверцу и с ужасом уставился на Гурова.
– Что же теперь делать? – с жалкой улыбкой спросил он.
– Что выросло, то выросло, – пожал плечами Гуров. – Есть один вариант – может быть, вам известны какие-то связи Лобанова? Ведь были же у него знакомые, близкие друзья, помимо вас?