– Вы не из военных? – с интересом спросила женщина. – Выправка у вас замечательная. Теперь мало у кого встретишь настоящую выправку. Даже офицеры стали какие-то не те.
– Нет, к сожалению, я не офицер, – сказал Гуров. – Вот спортом много занимался. И сейчас стараюсь. Так нам на кухню проходить, Елизавета Константиновна?
– Ах, я даже и не знаю! – всполошилась хозяйка. – Мы-то уж как-то привыкли по московской привычке – все на кухне. Но, может быть, вам в гостиной удобнее будет? Я сейчас там накрою. А вы проходите, пожалуйста, на диванчике пока посидите.
Она сорвалась с места и опять исчезла. Гуров шагнул в гостиную, не слушая Гаврилова, который шипел ему в спину:
– Зачем вы так? Неудобно же! Я просто идиотом себя чувствую. Между прочим, я даже не знал, что он с матерью живет… Надо же, как неудачно получилось!
– Получилось очень удачно! – тихо сказал ему Гуров. – И вообще помолчите пока. Не мешайте работать.
Появилась Елизавета Константиновна, озабоченная и возбужденная. Она встряхнула принесенную с собой скатерть и принялась застилать стол. Гаврилов покраснел и отвернулся.
– Да вы присаживайтесь! – радушно сказала она. – Или, может быть, хотите работы Костика посмотреть? Вот они, на стенах. Он весь дом снимками увешал. Мне его фотографии очень нравятся. По-моему, это настоящее искусство! А он смеется, говорит, ты, мама, ничего не понимаешь… А чего тут понимать? Я же вижу.
Когда она опять вышла, Гуров указал на дверь в соседнюю комнату и тихо спросил:
– Это его комната?
– Надеюсь, вы не собираетесь входить туда без спроса? – с тревогой прошептал Гаврилов. – Это будет выглядеть подозрительно!
Но Гуров уже открыл дверь и остановился на пороге, внимательно оглядывая чужое гнездо. Здесь тоже было много фотографий на стенах, фотоаппаратура в шкафу, неплохой компьютер на столе. Однако стол и вообще мебель были старые, видавшие лучшие времена.
Гаврилов подошел сзади и дернул Гурова за рукав.
– Пойдемте! – шепнул он. – Неудобно все-таки! На что вы смотрите?
Гуров указал пальцем на яркую, сильно увеличенную – метр на метр – фотографию, висевшую на стене напротив окна. Несмотря на дождь и слякоть за окном, фотография эта словно сияла, вызывая у зрителя почти физическое ощущение тепла и яркого солнечного света. Но Гурова интересовал в этой фотографии сюжет – обнаженная девушка на берегу сияющего океана. Эта девушка уже давно сидела в уголке его мозга как заноза, и вот теперь он увидел ее воочию.
– Вы тоже посмотрите повнимательнее, – сказал он Гаврилову. – Раньше нигде этой девушки не видели?
На лице Эдуарда Петровича появилось обиженное и раздраженное выражение. Он хотел сказать какую-то резкость, но потом, всмотревшись в снимок, вдруг захлопал глазами и невольно сделал шаг вперед.
– Позвольте! – пробормотал он. – Не может быть! А впрочем, почему не может быть? Не хотите же вы сказать… Ну да, у отца была такая открытка. Но ведь это трудно назвать открыткой, не так ли?
– Вы забываете, что Константин фотограф, – заметил Гуров. – Понравился снимок, сделал большое увеличение…
– Но с чего вы взяли, что оригиналом послужила открытка моего отца? Она что – одна такая на свете?
– Не думаю, – сказал Гуров. – Наверное, в Таиланде их пруд пруди.
– Ну знаете…
Гаврилов не успел высказать свою мысль. Елизавета Константиновна застигла их врасплох, но ничуть не обиделась.
– Это комната моего Костика, – сказала она с нежностью. – Его берлога, как он выражается. Он здесь полновластный хозяин. Даже сердится, если я иногда пытаюсь навести здесь порядок.
– Красивая фотография, – сказал Гуров.
Елизавета Константиновна махнула рукой.
– А по-моему, настоящая гадость! – с чувством сказала она. – В наше время такое называли порнографией. Сейчас весь мир перевернулся.
– Давно она здесь появилась? – поинтересовался Гуров.
– Да всего несколько дней! Раньше ничего подобного он себе не позволял. Я ему говорю – додумался, гадость такую на стену нацепил! А он только смеется – ты, мама, ничего не понимаешь!.. Так я прошу вас к столу – все уже готово.
– Спасибо, Елизавета Константиновна, – сказал Гуров. – Сию секундочку! А вот это, значит, сам Константин и есть? Я угадал?
Он указал на фотопортрет в рамке, на котором был изображен светловолосый парень с вьющейся челкой, твердо сжатыми губами и серьезным, даже, пожалуй, мрачноватым взглядом. Елизавета Константиновна энергично закивала.
– Костик! Тут он не сам снимал. Поэтому плохо получилось. Уж больно невеселый он здесь какой-то. На самом деле Костик совсем не такой. Не нравится мне эта фотография, честно вам скажу.
Гуров согласно покивал, а потом задал еще один неожиданный вопрос, который, однако, не вызвал у простодушной хозяйки удивления:
– А еще я смотрю, компьютер у вашего сына хороший. Давно покупали?
– Нет, совсем недавно. Сейчас припомню… – с готовностью сказала Елизавета Константиновна. – Да в начале августа Костик его привез. Говорит, с рук купил – так дешевле. Он давно о компьютере мечтал. Что-то он там с его помощью с фотографиями делает – я-то в этом ничегошеньки не понимаю… Но идемте чай пить – остынет ведь!
Гуров незаметно подтолкнул Эдуарда Петровича в спину, направляя к выходу, и жизнерадостно сказал:
– Уже идем, Елизавета Константиновна!
Однако вслед за Гавриловым не пошел, а, наоборот, задержавшись, еще раз осмотрел компьютер – на этот раз особенно внимательно и со всех сторон. При этом, чтобы не показаться слишком уж невежливым, он еще раза два громко сообщил, что немедленно идет. Наверное, подобное поведение должно было насторожить даже такую доверчивую женщину, как Елизавета Константиновна, но Гурова это, кажется, нисколько не смущало. Он вышел к столу чрезвычайно довольный и, усевшись пить чай, тут же шепнул Гаврилову на ухо:
– Долго не рассиживайтесь! Раз-два и в дамки!
По лицу Эдуарда Петровича было видно, что он готов в дамки хоть сию минуту, и только воспитание удерживает его от этого невежливого шага. С тщательно скрываемым отвращением он болтал ложечкой в чашке, изредка отхлебывая не слишком крепкий и не слишком ароматный напиток. Кстати говоря, чая он вообще терпеть не мог.
Гуров же чувствовал себя совершенно замечательно – шутил, расспрашивал Елизавету Константиновну о сыне, о пенсии и прочих приятных вещах. Пожилая женщина, видимо, не избалованная вниманием, оживилась и даже как будто помолодела. Она охотно и обстоятельно отвечала на вопросы и смотрела на Гурова с восхищением и благодарностью. Этот элегантный и общительный мужчина пришелся ей по душе и вызывал у нее безграничное доверие, хотя каких-то полчаса назад Елизавета Константиновна даже не подозревала о его существовании. Беспокоило ее только одно – унылая и даже мрачная физиономия второго гостя, который вдруг сделался полной противоположностью своего спутника.