Может, всё выяснится прямо назавтра. А может, не выяснится никогда. Мало ли чего он до конца дней своих не узнает. Например, на что нардарскому вельможе, взявшему жену в Саккареме, понадобилось рядиться купцом, а в охранники нанимать Фербака с ребятами. Какая, в сущности, разница?..
Пока Волкодав понимал только, что Небесам было угодно взвалить на него ещё одно дело.
От просьбы умирающего так просто не отмахнёшься.
Вот чем дело кончается, когда в очередной раз сворачиваешь с пути…
Деревня оказалась по-родственному похожа на горные селения северного Саккарема, лепившиеся к отвесным утёсам. Однако имелось и отличие. Рудая Вежа не карабкалась на обрывистый холм. Она была в него врезана. Жилища, закрома для припасов, хлева, стойла, даже улочки – всё выбито в каменной толще трудом множества поколений. Деревня числила свою историю со стародавних времён, когда в здешнем краю только обосновались выходцы из Нарлака. Ныне весь холм напоминал увитую зеленью старинную башню с множеством бойниц от подножия до вершины. Закатное солнце наделяло красноватый местный камень величественно-багряным свечением, позади громоздились войлочные зимние тучи.
Было видно, как боролись в небесах ветры. Могучие токи с гор стремились вернуть зиму, но с юго-запада, одолевая раскинувшийся на пути Халисун, долетало тёплое дыхание далёкого моря, и облака раскачивались почти на одном месте.
– Я туда не пойду, – сказал Волкодав.
– Почему, малыш? – удивилась мать Кендарат.
До сих пор венн казался человеком очень неприхотливым. Она видела, как он укладывался спать и на общей лавке постоялого двора, и на расстеленном плаще у входа в палатку, и вовсе на голых камнях.
Волкодав очень долго не отвечал. Жрица улыбнулась:
– Ты же не побоялся пойти работать под землю, когда рубили водовод.
– Там мне деньги платили, – ощетинился Волкодав. Он-то думал, что дни, когда его пытались брать «на слабо», давно миновали. – А здесь ещё я им буду платить, чтобы в подземелье пустили?
Иригойен посмотрел на облака.
– Говорят, – заметил он примирительно, – там, внутри холма, есть пещеры с самородным огнём…
Волкодав покивал головой. А то не видал я пещер с самородным огнём!
– Ладно, – сказала мать Кендарат. – Оставь ему шатёр, Иригойен, ночью снег может пойти.
– Не пойдёт, – сказал Волкодав.
– Откуда ты знаешь?
Спросила бы ещё, откуда я знаю, что одна рука у меня правая, а другая – левая. Вслух он ответил:
– Воздух снегом не пахнет.
Подножие холма выглядело обрывистым, не вдруг влезешь. Ну, то есть влезть можно куда угодно, но незамеченным кладовок и жилищ достигнешь навряд ли.
Дорога посолонь [33] огибала Рудую Вежу и подходила к селению, как водится во всех добрых местах, с юга. Здесь была устроена неширокая насыпь, восходившая до верха обрывов. Её перекрывали ворота. Перед насыпью располагалась широкая утоптанная площадка. Наверное, здесь устраивали торг, когда приезжали купцы. Сейчас по краю поляны виднелось несколько шатров, у коновязи стояли лошади. Чуть поодаль Волкодав заметил сложенные стопами брёвна, груды камней, приготовленных для основательного строительства, и деревянную треногу. Там рыли колодец. Рудая Вежа не то выселками обрастала, не то обзаводилась постоялым двором. Надо будет наведаться туда утром. В деревне гончаров Волкодав работал как проклятый, но ушёл оттуда почти без гроша, оставив весь заработок Шишини и Мицулав.
То бишь сорок тюков халисунского хлопка выглядели столь же недостижимыми, как и год назад.
Волкодав один за другим вбивал колышки для растяжек шатра, хотя вполне мог обойтись пологом и костром, и пытался понять, что же случилось.
Когда-то я не чаял избавиться от попутчиков, которых нелёгкая дёрнула меня провожать через горы. А теперь со мной не захотел знаться Фербак, да и матери Кендарат я, кажется, надоел… и почему-то заболела душа. Почему? Не этого ли хотел?..
Всё-таки в Рудой Веже обитал не чуждый гостеприимства народ. Постоялый двор здесь только собирались построить, но навес с дармовым хворостом на площадке имелся. В Нардаре чтили веру предков, славивших Священный Огонь.
Может, я оказался нерадивым учеником?.. Мхабр тоже меня всё время ругал. Но он хоть не прогонял меня, пока сам не шагнул в Прохладную Тень…
Я пустился в дорогу, намерившись пройти её в одиночку. Я не хотел никого рядом с собой. Зачем же я встречаю людей, и начинаю любить их, и мне больно, если они отворачиваются?..
Волкодав уже вытаскивал огниво, когда неподалёку прошуршали шаги. Две пары ног и маленькие копытца. И два колеса по листьям и едва проклюнувшейся траве.
– Зажигай скорее, малыш, – зябко потёрла руки мать Кендарат.
– Нас не пустили в деревню, – с неловкой усмешкой пояснил Иригойен. – Мы позавтракали сегодня рыбой из озера, и это могло оскорбить их Огонь.
– Вот тебя они бы с радостью приняли, – кивнула жрица. – Ты ведь нос от рыбы воротишь.
Она улыбалась, но глаза были почему-то грустными. Волкодав чиркнул кресалом. До сих пор в дороге она неизменно сама творила огонь. Что-то должно было крепко огорчить её, раз она вздумала поручить это ему.
Надо думать, огнепоклонники-нардарцы умели ладить очаги и бить из глины печи лишь чуть хуже веннских, но вот в колодцах они ровным счётом ничего не смыслили. Собственно, Волкодав понял это ещё вчера, только увидев треногу. Кто же в своём уме берётся колодец копать, не дождавшись не то что сухой осени – даже летнего солнцеворота?..
У него дома колодезную дудку одевали настоящей дубовой колодой, выдолбленной из дуплистого дерева. А если опускали в ямину сруб, то опять же из дуба, терпеливо отмоченного и бережно высушенного в тени. Получался колодезь, в котором до середины лета потом держался ледок. У кого дубы не росли – заготавливали вяз, ясень, осину… Работнички, нанятые жителями Рудой Вежи, кроили одёжку для дудки из самого негодного дерева. Из берёзы и ели. И к тому же всё это было сырое.
А уж как они эти брёвна скрепляли…
Распорядитель в Самоцветных горах отказывался строить чудесные механизмы Тиргея, обходясь дармовой силой рабов, но вороты у него, по крайней мере, работали. Не заплывали грязью, не гнили и не обрушивались, как предстояло обрушиться этому несчастному колодцу. Волкодав повернулся и пошёл прочь, туда, где рыли землю под основание дома.
– Что не так, добрый молодец? – окликнули сзади.
Волкодав оглянулся. Говорил старший из троих, рыжеусый, кряжистый, с рыжевато-бурыми волосами, неровно побитыми сединой. По обычаю многих нардарцев, он был обут в удобные берестяные лапти с онучами.