— В клиенте, — развела я руками. — Пока меня никто не спешит нанять. И, если они этого сегодня не сделают, Лариков, которому почему-то тоже не нравится моя заинтересованность господином Воронцовым, придумает для меня какую-то меркантильную пакость — отправит или выслеживать жену босса мафии, или разыскивать какого-нибудь Бабицкого в Чечне. Все, что угодно, только подальше от родных пенат с господином Воронцовым. Но я больше не буду об этом, потому что слишком портится настроение.
— В Чечню он тебя не отправит, — усомнилась в лариковском зверстве мама. — Он к тебе очень даже хорошо относится. А клиенты… Ну, значит, не судьба. Ты можешь так относиться к делу?
— Могу, но не хочу. Я еще попробую сегодня кого-нибудь переубедить. Хотя не знаю, что из этого выйдет, но вдруг? А уж если и сегодня выйдет полный абзац, тогда уж придется ехать туда, куда босс пошлет!
* * *
Так как ничего хорошего я от моего Ларикова сегодня не ждала, я и на работу не спешила. То, что довольно долго пришлось ждать автобуса, меня не расстроило. Я преспокойно слопала в ожидании оного мороженое, потом внимательно изучила с совершенно неизвестными целями содержимое аптекарского ларька. Когда через двадцать минут все-таки появился этот пропавший автобус, я спокойно влезла в его переполненное и душное чрево, где помимо меня успешно трамбовалась еще куча народа, и ко мне немедленно вернулось плохое настроение с его идиотскими предчувствиями и кислым привкусом неудач.
По мере приближения к дому Ларикова настроение падало все ниже, ниже, и, если уж говорить откровенно, мне совсем не хотелось вылезать из автобуса, когда он остановился.
Я вышла на свежий воздух и тут же подумала, что в отличие от меня Игорь Воронцов не сможет вот так же наслаждаться свободой. И вообще так получается, что он по неведомым причинам от меня зависит.
— Зависеть-то он зависит, да только пока у меня ничего путного не выходит!
«Но сегодня только второй день, — напомнил мне голос разума. — И ты не знаешь, что он тебе готовит».
— Да, скорее всего ничего хорошего, — отмахнулась я, входя в подъезд и поднимаясь по лестнице. — Скорее всего сегодня меня ждет неслабая куча обломов. Как и вчера…
Голос разума предпочел осторожно промолчать, понимая, что небезопасно в этой ситуации что-то вякать.
Когда я открыла дверь, то облегченно вздохнула — первый облом не заставил себя ждать!
Это был Ванцов, который уже проник к нам и сидел, развалясь в кресле…
* * *
Итак, Ванцов сидел, развалясь в кресле, и курил. Лариков внимательно смотрел на него — по их виду я тут же поняла, что они вели разговор долгий, нелицеприятный и касающийся моего чрезмерного любопытства.
Я справилась с желанием немедленно испариться в пространстве и мужественно шагнула навстречу жизненным трудностям.
— Привет, — бросила я, стаскивая куртку. — Надо же, какие люди к нам заходят без охраны!
— Привет, Сашенька, — приторно-ласковым голосом, явно не предвещающим никаких послаблений, сказал Ванцов. — Я по делу.
— Надо думать, — кивнула я. — Только не надо на меня орать и махать руками. Я все поняла, осознала и ухожу в строго очерченное подполье.
— Да о чем ты?
Он вытаращился на меня с таким недоумением, что на секунду я поверила, что он действительно не собирается ругать меня за «самодеятельность».
— О Воронцове, — тихо напомнила я ему.
— О боже! — закатил он глаза. — Сашка, ты вконец обалдела со своим «Даймоном Хиллом»! Андрей, ты можешь ей объяснить, что, когда человек ничего не предпринимает для оправдания, даже я ничем не могу ему помочь?
— Ага, значит, и у тебя вина Воронцова вызывает сомнения? — обрадовалась я.
— Саша, мы опять будем говорить впустую, — отмахнулся Ванцов. — Я ничего не могу поделать с человеком, который молчит! Что мне, бить его, что ли? Он молчит, как партизан, и на лице его не отражается никаких эмоций. Я даже психолога вызывал — никакого результата! Она посмотрела и сказала — не аутизм! Он прекрасно отдает себе отчет в поступках, у него прекрасная реакция, просто он не желает говорить, понимаешь? И я пришел к тебе как раз просить об одной услуге, а вместо этого ты мне тут устраиваешь совершенно непонятный скандал!
Он замолчал. По его учащенному дыханию и покрасневшим щекам я без особого труда заключила, что Ванцов разозлился не на шутку.
— Не обижайся, — попросила я.
— Да забыл уже, — отмахнулся он.
— А что за дело?
— Ты говорила, что в тот момент, когда вы с Воронцовым встретились, у тебя возникло ощущение, что вы близки к контакту?
— Нет. Я просто сказала, что он… как бы это сказать? Он мне понятен.
— Я хотел бы, чтобы ты попробовала с ним поговорить. Мне кажется, у тебя это получится. Он должен заговорить.
— Заговорить он может, — кивнула я. — Но он все равно будет настаивать на собственной вине.
— Почему?
— Не знаю, — пожала я плечами. — Может быть, его просто загнали в угол. Я могу рассказать тебе, как я вчера искала клиента. Для этого я пошла к его самым близким людям. К родителям. Ты общался с ними?
— Да, — кивнул он.
— Тогда я ничего нового не скажу. Они уверены в его вине. Более того, они хотят, чтобы он оставался в тюрьме. Мне они показались совершенно нормальными людьми.
— А дети? Ты с детьми разговаривала?
— Мне не позволено было этого сделать. Их увели. Не могу сказать, что впечатление от нашей встречи было замечательным, мне показалось, что я отсидела в погребе и потом очень обрадовалась, выйдя на свет.
— А от кого конкретно исходило это ощущение?
— Не могу определить.
— У меня было точно такое же ощущение.
— Поэтому я вряд ли смогу пробить стену молчания Игоря, Лешка! По крайней мере, пока мне не удастся найти клиента, потому что, надеюсь, этот клиент окажется человеком, верящим в Игоря. И любящим его. А уж потом… После этого останется только найти подлинного виновника. И разобраться со всей этой жуткой историей. Но мне нужна твоя помощь.
— Просто так ничего не дается, — пошутил Лешка.
— Я поняла. Я обещаю тебе поговорить с Воронцовым, но после того, как появятся первые результаты. Не сейчас.
— Почему не сейчас?
— Потому что… Хорошо, я постараюсь тебе объяснить еще проще. Пока он не хочет, чтобы ему помогали. Ему надо понять, что есть на свете кто-то, кто его любит. Тогда — и только тогда он поможет мне вытащить его. Он будет говорить. А пока ему все равно, что с ним происходит и что еще произойдет. И он не скажет ни слова.
— Откуда ты все это знаешь?
— Я сужу по себе. Я поставила себя мысленно в аналогичную ситуацию и поняла — я вела бы себя так же. Поэтому дай мне немного времени, ладно? И расскажи, что там произошло.