— Да рассказывать нечего, — сказал Ванцов. — С виду все против него. Бригада приехала по вызову, все в крови, а он сидит над трупом жены и смотрит на нее с такой нежностью, что плакать хочется. Топор этот чертов прямо у него в руках. Соседка, которая нас вызвала, громко верещит, как сломанное радио. Голос у нее противный, на нервы действует. А еще больше на нервы действует его молчание. «Почему ты это сделал?» — орет соседка. А он только глаза на нее поднял, еле заметно усмехнулся и ничего не сказал. Отпечатки пальцев везде его. Что можно было еще подумать?
— Что он пришел домой и открыл дверь, — начала говорить я. — И увидел кровь. Много крови. А на полу лежит его жена с раскроенным черепом… Он подходит к ней и еще не до конца, но уже начинает понимать, что произошла беда. Ему все равно, что вы там делаете рядом с ним, потому что сейчас перед его глазами, как в кино, пробегает вся жизнь. Он видит, как она бежит ему навстречу, еще совсем юная, он видит их любовь. Все недомолвки исчезают — остается только Беда. И он отдается ей, потому что для него это выход — иногда, чтобы перенести одну Беду, человеку требуется другая. Поэтому он и молчит. Взять на себя вину он не может. Не имеет права. А молчать может.
— Но разве ему не хочется найти виновного? Ведь Воронцов-то знает, что преступление совершил не он, если мы придерживаемся версии его непричастности!
— А он не может считать себя непричастным. Потому что…
Я задумалась, поймет ли это Ванцов?
Любимых убивают все, но не кричат о том.
Издевкой, лестью, злом, добром,
бесстыдством и стыдом.
Трус — поцелуем похитрей,
смельчак — простым ножом…
— прочитала я тихо.
— Саша, давай без Вийона на этот раз, — взмолился из своего угла доселе молчащий Лариков.
— Это не Вийон, — покачала я головой. — Это Оскар Уайльд.
— Да один черт, при чем тут он-то?
— При том, что подсознательно Воронцов считает себя убийцей, — развела я руками. — И справиться с этим вы не сможете, пока сами не поймете эти строчки. Знаете, чего вам не хватает, ребята? Лирики в душе.
— Так твоей на двадцать пять человек хватит, — рассмеялся Лариков.
— Постой, — попросил Лешка. — Но если так, выходит, что он ее мог убить? Так? Если следовать логике этого твоего стихотворения?
— Мог, — кивнула я. — «Простым ножом». Да, мог. Но все-таки он этого не делал. Во всяком случае, мне так кажется.
Или — тебе этого просто очень хочется, Александра?
* * *
Да, мне этого хочется.
Я же признаюсь в этом. Я не хочу верить в черное, — может быть, потому что моя жизнь связана исключительно с мрачными явлениями. Может быть, именно поэтому я хочу видеть светлое даже там, где, на первый взгляд, этого нет!
Это просто мой инстинкт самосохранения. Способ сохранить свою душу, поскольку, несмотря на то что большинство почитает душу ненужным придатком, вроде аппендикса, я придерживаюсь другого мнения. Мне она нужна.
Чем дольше я занимаюсь моей работой, тем я становлюсь ближе «к небесам». Тем больше мне хочется видеть в людях хорошее и светлое.
Ну да. Мне хочется найти оправдание.
Но ведь это нормально, правда?
— Но пока я ничего не могу сделать, ничего не могу доказать. Потому что любой, к кому я приду, поинтересуется, почему я вообще этим занимаюсь, какое мое дело, — и этот человек окажется прав. Более того, я буду бессильной и беспомощной…
— Ну, хочешь, я сам тебя найму, — предложил Ванцов.
— Нет, — покачала я головой. — Не хочу. Я не могу тебе объяснить, но я жду только одного человека. Я так загадала. Если он придет, у меня все получится. И, если на этом пороге появится именно тот, кого я жду, нам будет о чем разговаривать с Игорем Воронцовым, потому что у него появится, для кого жить. Потому что один человек не верит в его виновность, но боится в этом признаться.
— И о ком ты говоришь?
Я молчала. Я ждала. Минуты растягивались, как резина, и я уже начинала терять терпение.
Ушел Леша Ванцов. Мы остались вдвоем с Лариковым. Я всерьез запсиховала, потому что никто не пришел.
— Ну и ладно, — сказала я. — В конце концов, у меня сегодня масса дел. И вполне возможно, кто-то из людей, которых я намереваюсь посетить, окажется моим «клиентом».
— Ты все еще упорствуешь в своем заблуждении?
— Как видишь, мне почти удалось перетянуть на свою сторону Ванцова, — улыбнулась я.
— Но не меня, — отмахнулся Ларчик. — Если ты сможешь мне доказать, что господин Воронцов не имеет никакого отношения к убийству Тумановской, я удивлюсь. Я даже соглашусь на любое пари, потому что в данной ситуации твои попытки выглядят, прости, жалкими, смешными и нелепыми.
Я уже открыла рот, чтобы разразиться возмущенной речью, но не успела.
В нашу дверь позвонили. Звонок был робкий и неуверенный, как будто тот, кто звонил, боялся собственного поступка.
Я вскочила, и бросилась открывать.
Йес!
Там стоял именно тот человек, которого я ждала. От радости я чуть не запрыгала, но сдержалась.
Ведь я была старше. Поэтому я позволила себе только улыбнуться.
— Я тебя ждала, — сказала я. — Проходи, Александра!
* * *
Она нерешительно ступила за порог, и по ее глазам можно было представить, что за бурю сомнений она сейчас переживает.
— Я не совсем уверена, правильно ли я поступаю, — призналась сама.
— Знаешь, я тоже бываю часто в этом не уверена, — улыбнулась я. — Но ведь кто не рискует, тот не пьет шампанское? Так что проходи. Правда, не могу обещать тебе шампанское…
— Я его и не пью, — серьезно ответила девочка.
— А кофе?
— Нет. Если можно, дайте мне простой воды. Хорошо?
Я кивнула. Пройдя в кухню, я очень выразительно посмотрела на Ларчика.
Он понял мой взгляд и начал объяснять, что ему надо уйти.
— Только скажи мне, это тот человек? Которого ты ждала?
— Да, — кивнула я, наблюдая, как вода наполняет стакан. Если бы все было вот таким же прозрачным и чистым, насколько бы проще жилось?
— То есть теперь у нас появился клиент?
— Выходит так. Но пока мне лучше пообщаться с этой девочкой наедине, ладно?
— Ухожу, — кивнул мой все понимающий босс.
* * *
Когда я вернулась с водой, она уже сидела на стуле напряженно выпрямившись. Ее взгляд был серьезным и тревожным, выдавая ее состояние, а руки были сложены на коленях, как у примерной школьницы.
— Вы действительно не верите, что отец ее убил? — очень тихо спросила Александра.