Я надела свитер, заставив Валерку прежде сполоснуть свою кружку и вымыть пепельницу, а затем проветрить кухню.
— Что, не хочешь, чтобы он обнаружил следы присутствия постороннего мужчины? Да еще с утра?
— Не хочу, — честно призналась я.
— Оно и понятно, — откликнулся Валерка.
Мы вышли из квартиры и поднялись к Марине. Она открыла нам дверь, и мы, поздоровавшись, прошли в гостиную.
— Как у тебя дела? — спросила я.
— Да как, — проговорила Марина. — Вчера была на допросе, все одно и то же, хотя Степан и говорит, что один из следователей ему поверил и тоже, мол, пытается найти настоящего убийцу, но когда это будет… А ты? Почему ты вчера не пришла?
— Я просто увидела, что у тебя не горит свет, и не стала подниматься, — ответила я. — У меня есть новости, но об этом позже. Мы спешим, я надеюсь, что очень скоро все станет известно, — добавила я.
— Хорошо бы, — вздохнула Марина. — Когда вернешься?
— Если честно, не знаю. Мы пойдем, нас ждут. — Я приобняла Марину. — Пока, до вечера.
— Хорошо, — откликнулась она. — Только ты обязательно зайди, ладно?
— Ладно, — пообещала я.
Мы вышли от Марины и спустились вниз.
— Ну что, куда едем?
Я сказала Валерке адрес, и мы поехали к господину Яблочкину. Его дом находился на берегу Волги, можно сказать, на окраине, но еще в черте города. Мы добрались до места минут через сорок и остановились у двухэтажного нового коттеджа, построенного со вкусом, без вычурности. Вышли из машины, позвонили по домофону, хозяин ответил, чтобы мы проходили, что мы и сделали, миновав металлическую калитку и оказавшись в зеленом дворике, пересеченном дорожкой, ведущей прямо к дому. Анатолий Сергеевич, в брюках, рубашке и свитере, вышел нам навстречу.
— Здравствуйте еще раз, — проговорил он, улыбаясь. — Вот, это и есть наш дом, проходите.
— Познакомьтесь, — сказала я, улыбнувшись в ответ. — Это Валерий, ассистент, о котором я вам говорила.
Гурьев бросил на меня красноречивый взгляд, но ничего не сказал.
— Ваш ассистент? — переспросил Анатолий Сергеевич. — Но, кажется, я вас где-то видел? — Он прищурил свои небольшие глазки под очками. — Вы ведь ведете криминальную хронику?
— Вел, — поправила я, — теперь переквалифицировался.
— Что ж, — Яблочкин обменялся рукопожатием с Валерой, — проходите…
Мы прошли следом за хозяином в дом и оказались, миновав просторный холл, в гостиной, выдержанной в светло-бежевой гамме и очень хорошо обставленной. В одной из стен был камин с весело потрескивающими дровами, здесь было очень уютно, атмосфера, так сказать, располагала к задушевной беседе и вообще дружеским посиделкам.
— Присаживайтесь, — предложил Яблочкин, указывая на мягкие кресла. — Чай, кофе?
— Чай, — сказала я.
— Мне тоже, если можно, — проговорил Валера.
— Хорошо, я сейчас, так сказать, подсуечусь, а вы пока фотографии посмотрите. — Он протянул нам альбом, взятый с каминной полки. — Я уже приготовил. Это Ларины работы. И здесь… — Он показал на стены, увешанные фотографиями. — …это тоже ее работы.
Мы повертели по сторонам головами. Что и говорить, а Лариса была неплохим фотографом. Скажем так, фотографом интересным, потому что ее работы хотелось рассматривать, изучать, они и правда производили впечатление, а некоторые так даже и шокировали, в хорошем смысле слова, конечно. Она умела увидеть скрытую сторону предметов, умела поймать то самое прекрасное мгновение, которое так хотелось остановить. Она снимала не только предметы, но и природу, однако ни на одной из ее фотографий мы не увидели портретов.
— Скажите, — спросила я у Анатолия Сергеевича, когда он вернулся из кухни, выкатывая перед собой столик с чайными принадлежностями, — а почему ваша жена не снимает людей?
— Я тоже не раз спрашивал у нее об этом, — улыбнулся Яблочкин. — Она говорит, что не видит в людях красоты.
— Не видит? — удивился Валерка. — Но ведь она же видит ее в природе, даже в неодушевленных предметах, так почему же не в людях?
— Не знаю, — покачал он головой, наливая нам чай.
— Она пробовала снимать людей, но всегда оставалась недовольна, но кто знает, почему. Может, это и ей самой непонятно. Люди творческие вообще особенные. Но вы ведь согласны, что моя жена талантлива?
— Безусловно, — ответила я.
— А я бы даже сказал, она очень талантлива, — добавил Валерка, разглядывая одну из Ларисиных работ.
Мы приняли из рук Анатолия Сергеевича чай. Он сел напротив.
— Понимаете, когда мы с Ларисой познакомились, она, скажем так, еще не успела как следует оправиться от тяжелой психологической травмы, тогда она и не помышляла о фотографии, это ей посоветовал мой друг, профессиональный психиатр. Она стала этим заниматься, ей понравилось, теперь ее имя довольно известно, конечно, в узких кругах.
— А что с ней произошло? — спросила я. — Если, конечно, это уместный вопрос…
— Дело в том, — сказал Анатолий Сергеевич, — что она потеряла ребенка и человека, которого любила. Знаю, что она даже пыталась покончить жизнь самоубийством и очень не скоро сумела справиться с этой травмой…
Мы с Валеркой переглянулись. Такие совпадения с Викиной судьбой не могли не настораживать.
— А где вы с ней познакомились? — осторожно спросила я.
— Она работала в библиотеке, а я туда пришел, принес как-то книги, как раз своего приятеля-психиатра, увидел ее, она мне не то чтобы понравилась… Было в ней что-то… Знаете, она была такая одинокая, такая, знаете, что у меня просто сердце сжалось, когда я увидел ее глаза. Сначала просто захотелось помочь, потом я к ней пригляделся, наверное, влюбился, стал ухаживать. Она мои ухаживания не сразу приняла, я ведь намного старше ее, но потом все-таки потихоньку начала оттаивать, доверилась, стала увлекаться фотографией, понемногу осмелела, стала чаще улыбаться, в общем, — весело добавил он, — через год мы поженились. И вот, живем вместе уже почти четыре года. Она замечательный человек, я ее очень люблю, хотя вроде о таких вещах не принято говорить вот так, открыто, это все-таки очень интимное чувство, но я счастлив, что она моя жена.
— Так покажите нам ее, вашу красавицу и гордость! — попросил Валерка и сказал это самым уместным тоном, отчего небольшие глазки Анатолия Сергеевича, и без того слегка затуманенные приятными воспоминаниями, вспыхнули, он встал, прошел в дальний угол комнаты и, открыв один из ящиков небольшого секретера, вынул еще один альбом, поменьше.
Вернувшись, он открыл его и, достав фотографии жены, протянул одну из них мне. Наверное, нетрудно догадаться, кого я на ней узнала…
Конечно, она изменилась, осветлила волосы, и черты ее, прежде такого идеального, лица несколько заострились, глаза казались более глубокими, возможно, оттого, что немного запали, губы выглядели более тонкими, наверное, оттого, что она привыкла их сжимать, пряча свою боль, но это была она, Вика Терещенко. Я подняла глаза от фото.