— Но, возможно, были свидетели, — предположила я.
— Не было никаких свидетелей! — резко ответил Гоффман. — Другая машина проехала мимо, а я отправился восвояси, к автобусной остановке, где народу было побольше!
— Но Герман Генрихович, должны же вы были хоть что-то запомнить…
Гоффман задумался.
— Пожалуй, что должен, — ответил он. — Машина была белого цвета, — начал вспоминать Герман Генрихович, прищурив глаза, — «Жигули», — продолжил он. — «Шестерка» или «семерка»… Не помню, — Гоффман развел руками. — Да разве вам это что-нибудь даст?! — Он обреченно махнул рукой.
— Герман Генрихович, — вновь обратилась я к Гоффману, — ведь это покушение вы могли и придумать…
— О чем вы? — взорвался Герман Генрихович.
— Утром вы могли выбросить свою любовницу из окна, — рассуждала я, — а потом сочинить это неправдоподобное алиби, — я пожала плечами, — тем более что ничего существенного вы не запомнили!
— Бред какой! — разозлился Гоффман. — Но зачем мне все это? — взвизгнул он.
— Чтобы получить клуб в свое полное распоряжение, — ответила я. — Крылова могла вас видеть, а Анжелика шантажировать документами…
— Какими документами? — не понял Герман Генрихович.
— На имя Анны Степновой, — объяснила я. — К примеру, она могла завещать кому-то свою долю в общей собственности на «Парадиз». Нет завещания — нет и наследников! — развела я руками.
— Вы имеете в виду Алешу? — догадался Герман Генрихович. — Но откуда вы узнали, что…
— Что у Ани есть сын? — подсказала я.
— Да, — выдавил Гоффман сквозь зубы. — Она не взяла его с собой во Францию, она не хотела о нем ничего знать!
— Кто его отец? — Меня осенила фантастическая догадка. Но я решила пока не высказывать свою точку зрения вслух.
— Не знаю, — Гоффман пожал плечами, — меня это никогда особенно не интересовало, — добавил он. — Но как раз сегодня мы говорили о Леше с Лидией…
— Сегодня? — не поверила я. — Это когда же вы, Герман Генрихович, успели?!
— С утра, — ответил Гоффман. — Лида попросила меня приехать, — проговорил он смущенно. — Мы давно с ней ни о чем не разговаривали. Но она беспокоится за мать… Лида просила меня рассказать ей, как движется официальное расследование.
— И что же вы ей сказали? — осведомилась я.
— Что все будет в порядке, — Герман Генрихович сломал в руке сигарету. — Я еще не знал даже, что Анжела погибла…
— Где живет Алеша? — спросила я. — И сколько лет мальчику?
— Какое это имеет значение? — взвился Герман Генрихович.
— Имеет, — уклончиво ответила я.
— Не знаю, где он живет, — ответил Гоффман, — поговорите об этом с Лидой. Она, кажется, в курсе. А лет ему около восемнадцати, — добавил он.
— Кто владел долей на право собственности «Парадизом», кроме вас, Аллы Владимировны, Анны Степновой и Лидии? — перевела я разговор в совершенно иное русло.
— Насколько мне известно — никто! — ответил Гоффман. — И кстати, — добавил он, — Лида Малахова никогда не владела никакими долями, — Герман Генрихович перехватил мой изумленный взгляд. — Нет, — оправдывался он, — Аллочка ей, конечно, предлагала, но Лида всегда принципиально отказывалась!
— А Олег Малахов? — поинтересовалась я. — Он же, кажется, первоначально помог вам встать на ноги…
— Да, — подтвердил Герман Генрихович, — без Олега у Аллы ничего бы не вышло! Но он никогда не претендовал на эту собственность. Ему и без того хватает проблем и средств к существованию. Он ворочает та-ки-ми деньжищами! — произнес Гоффман по слогам.
Я подумала, что Герман Генрихович, скорее всего, плохо осведомлен. Кто-то действовал за его спиной и убирал всех, кто мог бы претендовать на клуб. Или тех, кто мог о чем-либо догадываться. Теперь я считала, что и Алеша Степнов находился в смертельной опасности. Документация Степновой, конечно, уже у злоумышленника, и завещание, если таковое имеется, — в том числе; но он-то, скорее всего, решит действовать наверняка и избавится от наследника. Ему-то терять больше нечего! Убийца обладал поразительным хладнокровием!
— А Рокотов никогда не входил в число собственников? — осведомилась я.
— Разумеется, нет, — отмахнулся Гоффман. — Просто они с Аллой очень давно знакомы, — добавил он.
— Алла Владимировна носит золотые браслеты? — поинтересовалась я.
— Ирочка, это не смешно, — заметил Гоффман, — сейчас она, разумеется, носит браслеты… Только вряд ли они золотые!
— Вы меня неправильно поняли, — проговорила я. — У нее есть какой-нибудь браслет из массивного золота?
— Есть, — удивленно ответил Гоффман, — даже два, но она их давно не носит…
— Где они хранятся? — осведомилась я.
— В нашем домашнем сейфе, — ответил Герман Генрихович.
— Очень хотелось бы на них взглянуть…
— Я сразу понял, что вы, Ирина, экстравагантная женщина, — удивленно проговорил Гоффман, — но никогда не полагал, что до такой степени! Если хотите, мы можем поехать ко мне домой…
— Очень хочу, — призналась я. Золотая застежка в моем кошельке, найденная у клубной двери, обжигала мне пальцы.
К Гоффману нас отвез Костя: Герман Генрихович, подвергшийся нападению неизвестного бандита и испытавший сильнейший стресс, машину вести сегодня был явно не в состоянии.
— Проходите. — Гоффман пригласил нас войти. Юная домработница провожала нас обожающими взглядами. Встречаются ведь иногда истинные поклонницы «Женского счастья»!
Мраморная лестница вела на второй этаж.
— Браслеты в сейфе у Аллы, — объяснил Гоффман.
Мы вошли в маленькую комнатку, которая тонула в таинственном полумраке. Безукоризненный порядок поддерживался в ней и в отсутствие хозяйки. Как только за нами захлопнулась дверь, Гоффман отодвинул от стены, затянутой шелком, шкаф-купе, кажется, орехового дерева, и мы увидели дверцу скромного сейфа новейшей конструкции. Герман Генрихович набрал несколько цифр, и сейф открылся.
Я мысленно заключила, что Алла Владимировна доверяла своему мужу, несмотря ни на что. Во-первых, он показал мне бумаги, подтверждающие его долю собственности на «Парадиз». Документов Аллы Владимировны в сейфе не было.
— По-моему, я уже говорил, что об этом вам лучше всего с Рокотовым переговорить, — заметил Гоффман. Он извлек из сейфа шкатулку с драгоценностями. — Вот, — Герман Генрихович протянул ее мне. — Здесь немного, — добавил он. — Алла не особенно это все любила… — Почему-то Гоффман говорил о Малаховой в прошедшем времени.
Я взяла в руки черную шкатулку с блестящими инкрустациями. Очевидно, она сама по себе стоила немало и представляла собой истинное произведение искусства.