Санчес поглядел на Ионею. Правительница выглядела хмурым победителем, который выиграл одно сражение, понимая при этом, что проигрывает войну. Что на пороге бездны эта мелкая победа ничего не значит и никем не будет замечена. Нет, она не врала. И ящик с экраном и статуэтка идола на столе это подтверждали.

— Я слышал истории про конец света, — мрачно пошутил он. — Но никогда не думал, что этот конец света будет выглядеть подобным образом.

— Ха-ха, — кивнула женщина без тени улыбки на лице.

— Что вы от меня хотите?

Правительница пошевелила рукой, болтая вино в бокале.

— Не знаю. Еще утром я хотела, чтобы вы подумали, что писать. А если не подумаете, то чтобы вы заткнулись раз и навсегда. Сейчас… не знаю… хотя… Санчес… пойдите и напишите правду. Это будет сенсация, которая взорвет завтрашние газеты.

О'Гира покачал головой.

— Вам уже не хочется правды? Или вы не готовы делиться ею с согражданами?

— О какой правде вы говорите?

— Правда одна. И она в том, что Объединенным Территориям Консорциума наступает конец. А я, правительница Объединенных Территорий, ничего не могу сделать для страны. Потому что любое мое решение будет для нее губительным.

— Госпожа, — подал голос Бруно. Лорд выглядел взволнованным, и откровения Ионеи его явно не радовали.

Правительница отмахнулась.

— Время для правды, дорогой лорд. Хотя эта правда ничего не изменит. Видите, как забавно, господин борзописец. Правда есть, а толку от нее нет. Напишите, и это ничего не изменит. Только посеет панику.

— Я не стану этого писать, — тихо произнес О'Гира.

— Испугались правды?

Санчес поднял голову и в упор посмотрел на правительницу. Женщина, кажется, выглядела еще более уставшей. Под глазами наметились темные тени. Взгляд был неживым, угасающим. Сейчас перед ним сидела не интриганка-магесса, плюющая на средства и прущая напролом к цели, не грозная правительница, закручивающая гайки, а просто уставшая женщина.

— Вы решили сдаться?

— А вы что предлагаете? Умно было бы вступить в союз с одной стороной. Любой, если хотя бы одну из сторон хоть капельку волновали наши интересы. Но наши интересы не трогают никого. И чью бы сторону я ни приняла, мы все равно окажемся между молотом и наковальней. Нет, дорогой мой, я не приму такого решения. Это вам не статейки писать. Здесь сотни тысяч жизней на кону.

— По этому поводу вы отречетесь от власти и оставите тех, кто вам доверился? Бросите все эти сотни тысяч? — Санчес почувствовал, как начинает заводиться. — Думаете, это кого-то спасет? Это не спасет даже вашу совесть, Ионея.

Он резко поднялся из-за стола.

— Куда меня теперь? Под стражу? На острова? Или на месте расстреляете?

— Прикусите язык, — посоветовал Бруно, снова встревая в разговор.

Ионея поставила бокал на стол, так и не притронувшись к вину. На Санчеса поглядела с интересом.

— Почему вы все время хотите видеть меня мелочно жестокой?

— Потому что человек, не способный принять жесткое решение для общего блага, обычно страдает глубоко внутри, а потом отыгрывается по мелочам, но с особой жестокостью.

— Вы не правы. Ступайте на все четыре стороны, господин борзописец. Вас не тронут. И писать можете все что угодно.

Санчес поколебался.

— Я был о вас лучшего мнения, — буркнул он.

— Я же вам не нравилась, — огрызнулась Ионея. — И что вас теперь не устраивает?

— Ваша слабость.

— Легко быть сильным чужими руками и чужой совестью.

О'Гира не ответил. Молча развернулся и пошел к выходу.

— И чью сторону вы предлагаете принять? — окликнула Ионея, когда он был уже у дверей.

Санчес обернулся. В глазах женщины появились искорки интереса. Слабые, но все лучше, чем пустая усталость.

— Ничью! — отрезал журналист, возвращаясь к столу. — Оставайтесь на своей.

— Это безумие. У конструкторов есть технологии, до которых нам доходить еще сотни лет. Первомаги на порядок выше нас в искусстве магии. А есть еще Дикий Север со своими особенностями, да такими, что любой лишний раз подумает, прежде чем туда лезть. А что есть у нас?

— У нас? — Санчес уперся кулаками в столешницу, нависая над Ионеей, посмотрел в глаза правительницы. — У нас есть умение сочетать магию и технологию. Мы проигрываем конструкторам в техническом плане, но, в отличие от них, владеем магией. Мы проигрываем первомагам в плане магии, но у нас есть технология. Вот наша сила.

— Есть только две силы.

— А вам не приходила в голову простая мысль, что мы третья сила? Молодая, неведомая этим двум полюсам мироздания. Мы вобрали от каждого из них. Мы выше каждого из них. И вы первая, кто это должен понимать. Поднимите народ против тех, кто пытается вас и нас использовать. Готовьтесь дать отпор. Готовьте нас дать отпор. Тем и другим. Вот такую правду я напишу.

— Это глупо и безрассудно.

— В нашей ситуации это единственно правильно, — отрезал журналист. — А теперь, если я все равно свободен, разрешите откланяться.

11

Свое обещание Кшишта сдержала. На следующий день Пантору было позволено встать. На третий день тетка разрешила недолгие прогулки. О книге больше не заговаривала, и Пантор был признателен ей за это. Спорить о чужих тайнах не хотелось. К концу недели он устал от безделья и окончательно почувствовал себя здоровым. Правда, когда попытался донести эту мысль до тетки, та нарычала, проворчала что-то про нелюбовь к самолечению и пригрозила постельным режимом. Угроза подействовала, Пантор присмирел. Оставшиеся дни гулял по часам, ел по часам, спал, когда велели, и через силу вливал в себя бесконечные горькие настойки и отвары. Лишь бы только выпустили поскорее.

Гулял один. Прохаживался по пустынному мрачному берегу, смотрел на холодные волны, в которых не хотелось даже ноги мочить, и думал. Думал о всяком. О себе, о Мессере, о книге. Вспоминал с болью в сердце Орландо. В свое время он так же оплакивал Мессера, но маг оказался жив, хоть и не совсем. Мертвяк же из не совсем живого мог превратиться только в совсем мертвого, оттого становилось еще больнее. И хмурый северный пейзаж поднятию настроения не способствовал. Мрачные размышления обуревали. Хотелось компании. Хотелось поговорить с кем-то, с кем угодно, лишь бы сбежать от одиночества. Но Кшишта не выходила, а Стась исчезал рано утром куда-то по своей надобности и возвращался только поздно вечером.

На восьмой день парень с утра никуда не ушел. Когда Пантор проснулся, Кшишта поспешно собирала узелок с нехитрой снедью. На проснувшегося Пантора, как обычно, не обратила внимания. Ни головы не повернула, ни взглядом не одарила. Лишь бросила коротко: