Холланд без церемоний оттолкнул незадачливого влюбленного, шепотом приказав ему привести себя в порядок, поскольку его туалет также был не в лучшем виде. В это время Мария и ее подруга пытались оказать помощь своей госпоже, первым делом поправив на ней платье. Холланд поспешил отвести Бекингэма в сторону, противоположную той, где находились придворные, которых Пютанж и Ла Порт старались успокоить, объясняя, что Ее Величество серьезно подвернула ногу и едва не потеряла сознание от боли. Анну Австрийскую препроводили под руки в ее покои Мария и Антуанетта де Верней с помощью мадам де Конти, едва сдерживавшей смех. Когда Анну уложили в постель, принцесса отозвала в сторону свою золовку…
— Надеюсь, он по крайней мере не пытался взять ее силой?
— Боюсь, что пытался. Только что, поправляя на ней платье, я заметила царапины на бедрах. Этот дурень, должно быть, накинулся на нее, задрав ей юбки, не думая о том, что ее панталоны расшиты золотом и бриллиантами! Как можно быть таким неразумным! Настоящий мужлан! Эти англичане — просто дикари!
— Не все, моя дорогая, и вам это известно. А пока нам предстоит сделать невозможное, чтобы избежать скандала.
Это легче было сказать, чем сделать. Первой обо всем узнала королева-мать. Лежа в постели, она приняла необходимые меры: будучи не в состоянии вставать еще как минимум несколько дней, она решила, что ее дочь покинет Амьен на следующий же день в сопровождении одного лишь брата. Нужно было как можно скорее избавить королевство от этих опасных послов. На самом деле инцидент привел ее в восторг, поскольку он давал ей еще одну возможность дискредитировать невестку перед сыном.
Наутро кортеж Генриетты-Марии, несколько удивленной столь скорым отправлением, покидал Амьен вместе с виновниками всех волнений и, разумеется, четой де Шеврез, притом что Клод не мог понять причин внезапного отъезда.
Не питая склонности к сентиментальным прогулкам под луной, он провел ночь за игрой и выпивкой у правителя в компании Карлайла и других дворян.
Протокол требовал, чтобы королева сопровождала Генриетту-Марию на протяжении двух миль после выезда из города. Анне пришлось занять место в своей карете в компании принцессы де Конти, с которой, впрочем, за все время краткого путешествия она не перемолвилась ни словом. Прямая, гордая, безупречно выглядящая, с неподвижным лицом, она казалась в большей степени инфантой, чем когда-либо, и принцесса даже не пыталась сократить установившуюся между ними дистанцию. Она без труда догадывалась, насколько молодая королева чувствует себя униженной после невыносимой раны, нанесенной испанской гордости. Вне всякого сомнения, в этот момент она была зла на весь свет.
Когда пришла пора расставаться, невестка и золовка вышли из своих карет, чтобы поцеловать друг друга и пожелать счастья, а также счастливого пути Генриетте-Марии. Затем каждая вернулась в свою карету. В этот момент Бекингэм подошел к карете Анны Австрийской, чтобы попрощаться. Он был очень бледен, и в его дрожащем голосе слышались слезы. Королева едва взглянула на него.
— Прощайте, милорд! — только и сказала она, отвернувшись.
Эта холодность поразила его.
— Мадам! — взмолился он. — Ваше Величество не соизволит сказать мне…
— Ничего! Довольно! — бросила она, по-прежнему не глядя на него.
Он разрыдался и хотел уцепиться за полог кареты, словно чтобы помешать ей уехать, бормоча при этом нечто несвязное. Сцена, за которой с интересом наблюдали оба кортежа, вскоре сделалась невыносимой, и мадам де Конти решила положить ей конец.
— Уходите, милорд! — сухо приказала она. — Королева желает ехать…
Он покачал головой и отступил, но остался стоять посреди дороги, в то время как королевский кучер пытался повернуть лошадей. Вид у герцога был настолько жалкий, что Холланд подошел, чтобы увести его. Луиза де Конти, после того как они уже отъехали на некоторое расстояние, не удержалась и шепнула:
— Я не знала, что Ваше Величество так жестоки! На несчастного жалко смотреть!
— Он это заслужил! Мужчины на самом деле — животные!
Принцесса не сочла нужным оспаривать столь ясно выраженное мнение и лишь устроилась поудобнее в своем уголке. В это самое время она встретилась взглядом с шевалье де Жаром, ехавшим верхом с ее стороны кареты. Она улыбнулась ему, фаталистически пожав плечами, а он ответил ей, воздев глаза к небу. По прибытии в Амьен королева тотчас заперлась со своим исповедником. Однако ее история с Бекингэмом на этом не закончилась.
Кортеж Генриетты-Марии двигался вперед под тучами, не предвещавшими ничего хорошего. Минуя Аббевиль и Монтрей, он добрался до Булони, теперь уже под проливным дождем при непрерывно усиливавшемся ветре. За Монтреем стало видно, что море бушует, и никто не удивился, не обнаружив в порту ни одного из английских судов, предназначенных для переправки новой королевы. Все были этому рады: после столь тяжелого завершения путешествия никого не прельщала мысль о том, чтобы немедленно пересесть на корабль. В особенности Марию, чрезвычайно раздосадованную оглушительным провалом чудесного романа, сценарий которого она столь тщательно продумала. Со своей привычкой говорить открыто, она не стала скрывать от незадачливого Стини, что она обо всем этом думает:
— Как можно быть таким неловким?! Ведь я же советовала вам быть сдержаннее! Вы повели себя как солдафон по отношению к женщине, не только несчастливой в браке, но к тому же напичканной романтическими идеями о рыцарской любви и прочей чепухе! Пусть ее супруг не образец деликатности, но даже он никогда так с ней не обращался!
— Я знаю, друг мой, я знаю! Но признайте же, что она поощряла меня к этому! Я же все-таки мужчина, черт возьми! Мог ли я предположить, что прекрасные глаза с поволокой и дрожащие губы вовсе не являются призывом к иным ласкам? И у нас было так мало времени! Если бы только я мог вновь увидеть ее, все ей объяснить.
Дьявол, очевидно, был на его стороне, ибо наутро к берегу причалил баркас, на котором отважные моряки, несмотря на плохую погоду, привезли почту для двора. Мария и Холланд решили использовать эту неожиданную возможность: они посоветовали Бекингэму самому отправиться с депешами к королеве-матери, единственной уполномоченной получать новости из Англии.
Они едва закончили разговор, как герцог уже был в седле и галопом несся в сторону Амьена. Там он предстал перед Марией Медичи.
Та, все еще не поправившись окончательно, лежала в постели, но все же приняла его, взяла письма, поблагодарила и благосклонно выслушала его просьбу об аудиенции у ее невестки, к ногам которой он желал смиренно пасть. Его слова показались ей особенно похвальными, ибо королева-мать, со своей стороны, питала слабость к красавцу-министру, и она посоветовала ему немедленно отправиться к королеве.
Анна Австрийская, которой утром делали кровопускание, также лежала в постели, страдая от своего недавнего приключения. Когда ей доложили, что ее воздыхатель просит аудиенции, она воскликнула:
— Он снова здесь? Я думала, мы избавились от него раз и навсегда!