Йерри хочет заглушить память о ней, поэтому познал многих женщин: увешанных золотом дам бальзаковского возраста из ресторана «Стюрехов», русских шлюх из района Бандхаген, множество случайных партнерш по сексу, появляющихся у него повсюду. Тело к телу, быстро и жестко; он помнит только руки, вцепившиеся в спинку кровати.

Иногда ему кажется, что она одна из них. Он видит перед собой ее лицо, хотя плохо представляет себе, как она сейчас выглядит: время все больше размывает в памяти ее черты.

Как-то раз ему позвонил знакомый агент по недвижимости, помогавший ему купить квартиру возле «Тегнерлунден». Он сообщил, что к юго-западу от Линчёпинга выставлен на продажу какой-то замок. «Ты еще не был там? Я подумал, что тебя это может заинтересовать».

И Йерри снова погрузился в воспоминания.

Они нахлынули на него неожиданно, словно давно подстерегали.

Он вспоминал все комнаты, все квартиры, когда-либо принадлежавшие ему, все холодные руки, когда-либо его ласкавшие. Теперь он понял, что все это время шел только к этому замку. «Я поеду туда», — ответил Йерри. Даже если там холодно и сыро дождливыми осенними ночами, он должен жить там.

54

Аксель Фогельшё достает фотоальбом из старого дубового шкафа в столовой, садится в свое кожаное кресло и начинает листать страницы, заполненные прозрачными пластиковыми кармашками с черно-белыми снимками.

Беттина обнимает детей, еще совсем маленьких, на фоне часовни. Катарина плавает в озере с мячом. А вот Фредрик на клубничной грядке.

А вот эти люди работали у меня. Мужчины, женщины… А вот и тот болван, въехавший на тракторе в часовню и сломавший дверь.

Фредрик и Катарина бегут в лес через поляну. Ведь это ты, Беттина, снимала тогда их? Фредрик сейчас с тобой?

Аксель Фогельшё закрывает глаза. Сегодня он устал как никогда. Он хочет, чтобы сын был сейчас рядом с ним, чтобы он сказал ему что-нибудь хорошее.

Он чувствует себя опустошенным, голова совсем не работает. Ему кажется, что он вот-вот должен умереть, что уже отказало сердце или какой-то сосуд лопнул в мозгу. Однако вопреки ожиданиям, Фогельшё продолжает дышать. Он хочет открыть глаза, но не может. Ему чудится голос Фредрика:

«Я вижу тебя, отец, ты сидишь в кресле в гостиной. Ты разглядываешь мои фотографии в альбоме. Я тоскую по тому времени, когда я был маленький и еще не знал, какую ношу взвалит жизнь на мои плечи.

Прошло много времени, но я помню этих людей, которые работали у нас. Ты называл их слугами, работниками. Я помню, каким жестоким ты бывал по отношению к ним, а ты до сих пор этого не понял, папа.

Я хочу, чтобы ты выкупил Скугсо и снова обустроил его. И чтобы сейчас ты сидел в этой квартире и рассматривал черно-белые снимки, мои, мамы и Катарины.

Ты так и не понял, папа, что в нашей жизни только три момента имеют значение. Первые два — это рождение и любовь.

А третий?

Смерть, папа, смерть.

Я уже перешагнул и этот рубеж. Не хочешь ли ты последовать за мной?»

С этими словами голос исчезает, и Аксель Фогельшё возвращается в реальную жизнь. Он хочет, чтобы голос вернулся, но тот уже далеко и смолк для него навсегда. Остались снимки. Словно разрозненные кадры старого фильма.

Ты слышишь меня, отец?

Но видишь ты не меня, Фредрика, перед тобой всего лишь мои фотографии.

Ты хоть немного раскаиваешься? Или тебя печалит только твоя неспособность понять самого себя?

Еще не поздно, отец. У тебя есть Катарина. У тебя есть внуки, и Кристина с радостью впустит тебя в их и свою жизнь, если только ты первый сделаешь шаг навстречу и проявишь свое уважение к ней. Доброе слово и кошке приятно.

Ты должен быть выше своей гордыни. Повзрослей наконец, иначе останешься один. Пойми, что мы, твои дети, таковы, каковы есть, и с этим ничего не поделаешь.

И потом, отец. Я всегда хотел как лучше, знай это.

Сейчас я летаю позади тебя, Фредрик, и вижу, что после смерти ты такой же потерянный, как и при жизни.

Туман в лесу, вокруг замка и в городе все сгущается.

Что там, в тумане, в промежутке между тем, что мы видим, и тем, что слышим?

В полицейском участке Ловиса Сегерберг и Вальдемар Экенберг все еще корпят над бумажными и электронными документами и пытаются понять, кем мы были и что оставили после себя.

Харри Мартинссон беседует по телефону со своим сыном Мартином. Им особенно не о чем говорить, разве что о внуках Харри.

Юхан Якобссон уже вернулся домой, к своей жене и детям.

Карим Акбар только что ругался по телефону со своей бывшей супругой.

Свен Шёман доедает последнюю банку соленых огурцов этого года, глядя на жену. Прожив с ней большую часть жизни, он до сих пор ее любит.

Бёрье Сверд пытается вытащить палочку из пасти Хови в саду, а в спальне его Анна из последних сил борется за жизнь.

Я летаю совсем близко с тобой, Фредрик. Тебе никогда не приходило в голову, что в тот вечер накануне аварии ты мог бы стать на мою сторону?

Ты видишь Малин Форс там, внизу?

У нее хорошее настроение. Туве наконец у нее в гостях. На ужин у них пицца, а потом они лягут спать.

Мать и дочь в одной квартире, как и должно быть.

55

Туве все-таки приехала. Она сидит за кухонным столом напротив матери.

Малин устала от работы, от мыслей, от спиртного и его отсутствия, от непрекращающегося дождя. Ты можешь снова сделать меня счастливой, Туве?

Сейчас ты красива как никогда. Ты самое чистое, понятное и лучшее, что есть в моей жизни. Когда ты позвонила и сказала, что собираешься поужинать со мной, я закричала от радости в трубку, но ты меня успокоила, и мне стало стыдно.

Спасибо, спасибо.

Часы из «Икеа» идут, отсчитывая секунды, хотя стрелка давно уже отвалилась. Сломанная лампа над мойкой то и дело мигает.

Как Туве могла так повзрослеть всего за одну неделю?

Кожа натянулась на скулах, черты заострились, и это ей идет. Только глаза не изменились и все такие же чужие.

— Я скучала по тебе, — говорит Малин.

Туве берет в рот кусочек пиццы и запивает водой из стакана.

Пицца из магазина. Малин ничего не успела приготовить, ее не было дома весь день, а Туве любит пиццу.

Сейчас она ковыряет вилкой в шампиньонах.

— Что-то не так с пиццей? — спрашивает Малин.

— Нет, все в порядке.