Что? Янне, ты с ума сошел? «Живые мертвецы» — так и крутится в голове.

— Мы были и на станции тоже, — добавляет Янне. — И занимались бодибилдингом.

— Бодибилдингом?

— Да, я попробовала, — продолжает Туве. — Мама, ты не представляешь, как это здорово!

— Из этого котелка чертовски вкусно пахнет.

Беговая дорожка в тренажерном зале полицейского участка. Жим лежа. Над штангой склоняется Юхан Якобссон:

— Еще разок, Малин. Давай, неженка…

Пропотеть. Отжаться. Стать простой и естественной. Если хочешь получить заряд энергии, ничего нет лучше физических упражнений.

— А ты, мама, чем занималась?

— А как думаешь? Работала.

— Сегодня вечером ты тоже будешь работать?

— Пока не знаю, поэтому и приготовила еду.

— Что?

— А ты не чувствуешь запаха?

— Карри. И цыпленок? — Туве не скрывает своего энтузиазма.

— Ну, теперь я пойду, — говорит Янне, опуская руки. — Созвонимся на неделе.

— Созвонимся, — отзывается Малин.

Янне открывает дверь.

— Не хочешь остаться на карри? — добавляет она, когда он уже на пороге. — Там и на тебя хватит.

14

Шестое февраля, понедельник

Малин спросонья протирает глаза.

Надо начинать день.

Мюсли, фрукты и простокваша. И кофе, кофе, кофе.

— Мама, доброе утро.

Туве, уже одетая, стоит в прихожей — раньше обычного. Малин, наоборот, встает позже. Вчера они целый день провели дома: готовили, читали. Туве разрешила матери поработать, если хочет, но Малин подавила в себе желание съездить в полицейский участок.

— Доброе утро. Ты будешь дома вечером, когда я вернусь?

— Может быть.

Дверь закрывается. Вчера девушка с четвертого канала объявила прогноз: «Итак, опустится еще более холодный — да, это так, — более холодный циклон с Баренцева моря, который накроет страну, словно крышкой, вплоть до Сконе. [23] И если уж вам непременно нужно на улицу, одевайтесь как следует».

Нужно на улицу?

Я хочу на улицу. Хочу и дальше разбираться с этим.

Мяченосец.

Кем же ты все-таки был?

Малин держит холодный руль одной рукой, в мобильнике звучит голос Шёмана.

Люди спешат на работу, дрожат на автобусной остановке возле площади Тредгордсторгет. Пар от их дыхания, смешиваясь с воздухом, вьется дальше вокруг пестрых домов на площади: зданий постройки тридцатых годов, с квартирами, о которых можно мечтать, зданий пятидесятых с магазинами на первых этажах и претенциозного дома начала века на углу, где когда-то был музыкальный магазин — теперь его закрыли.

— Звонили из дома престарелых в Юнгсбру, он называется «Вреталиден», — рассказывает по телефону Шёман. — Там есть какой-то старик девяноста шести лет, который якобы поведал одной из сотрудниц массу разных вещей о Мяченосце и его семье. Они читали ему газету — сам он, конечно, плохо видит, — и вот он пустился в воспоминания. Медсестра его отделения позвонила, полагая, что будет лучше, если мы его выслушаем. Можете сразу заняться этим.

— А сам старик не против встречи?

— Видимо, нет.

— Как его зовут?

— Готфрид Карлссон. Фамилия медсестры — Херманссон.

— А имя?

— Она представилась просто как сестра Херманссон. Думаю, тебе лучше действовать через нее.

— Так говоришь, «Вреталиден»? Я еду туда немедленно.

— Возьмешь с собой Зака?

— Нет, поеду одна.

Малин тормозит, разворачивается, успевая прошмыгнуть прямо под носом у двести одиннадцатого автобуса, направляющегося в сторону университетской клиники.

Шофер сигналит, грозит кулаком.

«Sorry», — извиняется про себя Малин.

— А в архивах что-нибудь нашли?

— Они только начали. Его ведь нет в компьютере. Но мы ищем другое, будем заниматься этим в течение дня. Позвони сразу же, как только что-нибудь появится.

Звучит еще несколько вежливых фраз, потом наступает тишина. Теперь только мотор гудит, когда Малин переключает скорость.

«Вреталиден».

Это дом престарелых гостиничного типа, достраивался и перестраивался в течение многих лет и теперь представляет собой странное сочетание строгой архитектуры пятидесятых с постмодернистскими формами восьмидесятых.

Комплекс расположен в низине, в сотне метров от школы — между ними всего пара переулков да жилой дом из красного кирпича. С другой стороны простираются владения садового предприятия «Вестер», где выращивают клубнику, тепличные постройки обозначают их границу с юга.

Но сейчас все белым-бело.

«Зима не имеет запаха», — думает Малин, когда, съежившись, совершает короткую пробежку от автостоянки до входа в заведение. В стеклянной клетке неторопливо вращается дверь-«вертушка». Малин медлит. Летом того года, когда ей исполнилось шестнадцать, за год до знакомства с Янне, она работала в больнице и ей там не нравилось. Позже она объясняла себе это тем, что была слишком молода и не могла вынести недуги и беспомощность старости и ей не хватало опыта, чтобы ухаживать за пожилыми людьми. Многое из того, что приходилось делать, казалось ей отталкивающим, но зато нравилось говорить со стариками. Когда позволяло время, она брала на себя роль компаньонки и слушала их рассказы о жизни. Многие любили рассказывать, погружаться в воспоминания — те, кто еще был в состоянии говорить. Один вопрос для затравки — и они окунались в прошлое, а ей оставалось только оживлять беседу, вставляя отдельные реплики.

Белая регистрационная стойка.

Несколько дядюшек в инвалидных колясках, похожих на кресла. Инсульт?

Альцгеймер на последних стадиях? «Ты хорошо поливаешь цветы?»

— Здравствуйте, я из полиции Линчёпинга, мне нужна сестра Херманссон.

У старости крепкий химический запах моющих средств. Молодая сотрудница с жирно блестящей кожей и свежевымытыми волосами мышиного цвета смотрит на Малин с сочувствием.

— Третье отделение. Поднимитесь на лифте. Она должна быть в комнате для медсестер.

— Спасибо.

В ожидании лифта Малин разглядывает старичков в инвалидных колясках. У одного из них из угла рта стекает струйка слюны. Они что, так и будут здесь сидеть?

Малин направляется к инвалидным коляскам, вынимая одноразовый платок из внутреннего кармана куртки. Подносит руку к лицу старика и вытирает слюну со рта и подбородка.