Он кивнул.
— Он был на погребении Анни.
— Тебе его наверняка не хватает?
Она не ответила. Казалось, он затронул что-то, о чем она редко вспоминала и еще реже по-настоящему думала. Какая-то заноза, о которой она хотела забыть, досадное обстоятельство. Взрослые установили для нее свои правила, неписаные законы, которым она всегда следовала и всегда все принимала без борьбы, никогда не понимая при этом, что стоит за всеми этими запретами. Его вопросы явно раздражали ее. «Я должен считаться с людьми, — напомнил себе Сейер, — надо приближаться к людям на их условиях, а не вламываться к ним в душу без спроса».
— Как ты называешь Эдди? — осторожно спросил он.
— Я зову его «папа», — тихо ответила она.
— А своего настоящего отца?
— Его я зову «отец», — просто сказала она. — Я так всегда делала. Это он хотел, чтобы так было, он был старомоден.
«Был». Как будто Акселя Бьёрка больше не существует.
— Едет автомобиль! — радостно воскликнула она.
Зеленая «Тойота» Холланда плавно остановилась перед домом. Сейер увидел, как Ада Холланд ставит ногу на дорожку.
— Птичка, Сёльви. Можно я возьму ее? — быстро спросил он.
Она широко раскрыла глаза.
— Сломанную птичку? Конечно. — Она с недоумением протянула ему фигурку.
— Спасибо. Тогда я не буду больше мешать тебе, — улыбнулся он и вышел из комнаты. Положив птичку во внутренний карман, Сейер вошел в гостиную и стал ждать.
Птица. Отломанная с могилы Эскиля. В комнате Анни. Почему?
Первым вошел Холланд. Он кивнул Сейеру и протянул ему руку, полуотвернувшись. В нем появилась отчужденность, которой не было раньше. Фру Холланд вышла поставить кофе.
— Сёльви получит комнату Анни, — сказал Холланд. — Надо будет снести стену и покрасить все заново. Много работы.
Сейер кивнул.
— Я должен сказать вам одну вещь, — продолжал Холланд. — Я прочитал в газете, что восемнадцатилетний парень находится в предварительном заключении. Не мог же это сделать Хальвор? Мы знали его два года. Конечно, с ним не так уж легко общаться, но ведь люди бывают разные. Я не хочу утверждать, что вы не ведаете, что творите, но мы не можем представить себе, что убийца Хальвор, не можем, никто из нас.
Зато Сейер мог. Возможно, он снес голову своему отцу — по трезвом размышлении убил спящего человека.
— Это Хальвор сидит у вас? — продолжал Холланд.
— Мы отпустили его, — успокаивающе ответил Сейер.
— Но за что, во имя всего святого, вы посадили его?
— Это было необходимо. Больше я ничего не могу об этом сказать.
— «В интересах следствия»?
— Точно.
Вошла фру Холланд с четырьмя чашками и кексом в миске.
Сейер бесцельно выглянул в окно.
— Пока мне больше нечего сказать.
Холланд печально улыбнулся.
— Разумеется. Мы, вероятно, окажемся последними, кто услышит имя убийцы, так я себе это представляю. Газеты обо всем узнают гораздо раньше нас.
— Обещаю, что нет.
Сейер посмотрел прямо в глаза Эдди Холланда, большие и серые, такие же, какие были у Анни. Сейчас они были до краев наполнены болью.
— То, что вы читаете о чем-то в газете, не означает, что мы выдаем им информацию. Когда мы кого-нибудь арестуем, вы будете в курсе. Я обещаю.
— Никто не рассказал нам о Хальворе, — тихо заметил Эдди.
— Только потому, что мы не верили в его виновность.
— Теперь, когда я обо всем подумал, — пробормотал Холланд, — я не уверен, что готов узнать правду о том, кто это сделал.
— Что это ты такое говоришь? — Ада Холланд вошла в гостиную с кофе и ошеломленно посмотрела на мужа.
— Это не играет уже никакой роли. Это был просто чудовищный несчастный случай. Которого нельзя было избежать.
— Почему ты так говоришь? — срывающимся голосом спросила она.
— Она и так должна была умереть. Поэтому убийство не сыграло никакой роли… — Он уставился в пустую чашку, поднял ее и наклонил, как будто хотел вылить на пол горячий кофе, которого на самом деле в чашке не было.
— Убийство есть убийство, — сдержанно, но твердо сказал Сейер. — У вас есть право знать имя убийцы и причину смерти вашей дочери. Это может занять много времени, но в конце концов я выясню это.
— Много времени? — Холланд вдруг снова горько улыбнулся. — Анни медленно разлагается, — прошептал он.
— Эдди! — измученно воскликнула фру Холланд. — У нас же есть Сёльви!
— У тебя есть Сёльви.
Он поднялся и вышел, исчез внутри дома и остался там. Никто не пошел за ним. Фру Холланд в отчаянии пожала плечами.
— Анни была папиной дочкой, — тихо сказала она.
— Я знаю.
— Я боюсь, что он больше никогда не станет таким же, как прежде.
— Не станет. Как раз сейчас он занимается тем, что приспосабливается к другому Эдди. Ему нужно время. Возможно, ему станет легче в тот день, когда мы выясним, что случилось на самом деле.
— Я не знаю, осмелюсь ли я узнать.
— Вы чего-то боитесь?
— Я боюсь всего. Я без конца представляю себе все, что могло произойти там, наверху, у озера.
— Вы можете рассказать мне что-нибудь об этом?
Она покачала головой и потянулась за чашкой.
— Нет, не могу. Это просто фантазии. Если я озвучу их, вдруг они станут реальностью.
— Сёльви вроде бы держится хорошо? — он решил сменить тему.
— Сёльви сильная девочка, — в голосе матери прозвучала неожиданная твердость.
Сильная, подумал он. Да, возможно, это то самое слово. Возможно, как раз Анни была слабой. У него в голове происходила тревожная переоценка ценностей. Ада вышла за сахаром и сливками. Вошла Сёльви.
— Где папа?
— Он сейчас придет! — громко и властно выкрикнула фру Холланд из кухни, возможно, в надежде, что Эдди услышит ее и снова вернется. Не Анни мертва, подумал Сейер. Семья начинает разваливаться, трещит по швам, в корпусе большая дыра, и вода затекает внутрь, а эта женщина затыкает щели старыми фразами и словами, чтобы удержать лодку на плаву.
Ада налила ему кофе. Палец Сейера не пролез в ручку чашки, и ему пришлось держать ее обеими руками.
— Вы все время спрашиваете «почему», — устало сказала Ада Холланд. — Как будто у всего всегда есть разумная причина.
— Не обязательно разумная. Но причина, разумеется, была.
— Значит, вы хорошо понимаете их? Этих людей, которых сажаете за убийство и моральное уродство?