Гроза уже бушевала у меня над головой, но дождь так и не начался, только в небе вспыхивали электрические разряды. Дети Родригесов, наконец, ушли с улицы. Несмотря на то что я чувствовал себя измотанным, о том, чтобы вернуться на Куин-Энн и лечь спать, не могло быть и речи. Я поехал назад, в Олмос-Парк, остановил машину там, где даже не было съезда, и сел на краю крутого склона, держа в руке бутылку «Эррадуры» и свесив ноги над верхушками деревьев.
Почти целый час я наблюдал за грозой, которая двигалась на юг, и пытался не думать о том, где может быть Лилиан, о своем столкновении с Рыжим и его приятелем, чуть раньше вечером, и вырезках, рассказывающих про убийство моего отца. У меня возникло ощущение, будто большой черный паук ползает взад и вперед у меня в голове, пытаясь против моей воли соединить эти три темы тонкими нитями. Как только начинало вырисовываться что-то определенное, я делал глоток текилы, чтобы утопить в ней все мысли.
Не знаю, как я добрался домой. Но, когда я проснулся рано утром в среду, гладильная доска звонила. Я сорвал ее со стены и потянулся за трубкой.
— Hola, vato, [34] — сказал мужчина на другом конце провода и тут же принялся быстро поносить меня на испанском языке.
Я тер глаза до тех пор, пока не смог четко и ясно разглядеть стены. Мне потребовалась секунда, чтобы перевести речь с одного языка на другой, и тогда я узнал голос.
— Мне представляется, это не слишком здоровая позиция, Ральф, — ответил я. — Вы что, ребята, не слышали про СПИД?
Ральф Аргуэлло рассмеялся.
— Я-то слышал, — сказал он. — Ты вернулся в город, да еще говоришь по-испански. И как, черт подери, прикажешь теперь тебя обзывать в разговорах?
Если паук прошлым вечером ползал у меня в голове, за ночь он перебрался в горло и там сдох. Я сидел на полу и пытался сдержать рвотные позывы.
— Ну, и как твои ломбарды, Ральф?
Я знал Ральфа со школы, мы играли в одной команде, и уже тогда он был мошенником эпического размаха. Однажды он украл пикап тренера, перекрасил и продал ему же. По крайней мере, так гласит легенда. Примерно в то время, когда я отправился в колледж, Ральф начал скупать ломбарды в Вест-Сайде, и к моменту получения мной доктора философии, судя по слухам, заработал миллион, причем не только честными ссудами.
— Как ты смотришь на то, чтобы прокатиться в мои края сегодня?
Что-то в его голосе изменилось, и я пожалел, что из-за грохота в голове не могу как следует сосредоточиться на словах.
— Знаешь, Ральф, сейчас столько всего происходит, может, мы с тобой…
— Угу, — перебил он меня. — Я слышал про Лилиан, и мне известно, что ее нет в городе. Я звоню тебе не за тем, чтобы просто поболтать.
Я ждал. Меня нисколько не удивило, что Ральф в курсе событий и ему известно, что я говорю по-испански. Он просто ехал по городу на своей машине, и новости сами к нему слетались, точно мухи на мед. Тем не менее, услышав имя Лилиан, я сразу проснулся.
— Ладно, в чем дело? — спросил я.
— Одна из моих девушек только что показала мне женскую сумочку, которую она нашла несколько вечеров назад на Зарзамора. По ней несколько раз проехала машина. В водительском удостоверении стоит имя: Лилиан Кембридж.
К тому времени, когда я остановил свой автомобиль на улице без обочины перед кафе «Бланко», мое похмелье сменилось более холодным ощущением тошноты. Я боялся, что совсем от него онемею, если не буду продолжать двигаться.
Вывеска в грязном окне кафе сообщала, что оно открыто. Я переступил через двух тощих коричневых псов, храпящих у двери, и вошел внутрь.
Воздух внутри был густо пропитан перцем и застарелым жиром. Несмотря на половину восьмого утра, по меньшей мере двадцать человек у стойки вдоль одной стены крошечного зала с аппетитом поглощали мигас [35] с черным кофе. Необъятные официантки с волосами цвета чоризо [36] орали друг на друга по-испански и выносили из кухни тарелки размером с крышку колеса, по четыре штуки за раз. Это было единственное в городе место, где подавали огромные тарелки еды меньше чем за три доллара.
Несколько парней, сидевших у стойки, посмотрели на меня сонными карими глазами, слегка недовольные тем, что я гринго, но почти сразу снова занялись своим мигасом.
Только один человек сидел не за стойкой, а в дальнем углу, за столом с покрытием из желтого пластика, который стоял под громадной картиной на черном бархате, изображавшей воина майя. Ральф Аргуэлло пил «Биг Ред» и ухмылялся.
— Привет, vato, — сказал он и махнул рукой, чтобы я отошел в заднюю часть зала.
Если бы Джон Леннон родился латиноамериканцем, а потом съел бессчетное количество промасленных гордитас, [37] он бы выглядел как Ральф. Длинные, спутанные волосы мой приятель расчесывал на пробор посередине и завязывал в конский хвост, глаза прятались за толстыми круглыми стеклами очков. На гладком, как у младенца, лице Ральфа, когда он улыбался, появлялось нечто демоническое, заставлявшее мужчин нервничать.
Ральф одевался в гораздо более дорогую одежду, чем когда-либо Леннон, хотя сегодня был в белоснежной хлопчатобумажной гуаябере, которая почти скрывала живот, и золотой цепочке такой толщины, что она вполне сгодилась бы, чтобы пристегнуть велосипед.
Ральф протянул мне мясистую руку, и я ее пожал.
Продолжая ухмыляться, он откинулся на спинку стула. Его глаза выглядывали на несколько дюймов над очками. Может быть, он смотрел на меня, а может, на стопку деловых бумаг, лежавших перед ним на столе, я не смог этого понять.
— Помнишь Джерси и тех уродов, которые обозлились на меня из-за того, что я порезал им шины?
Я думал про Лилиан и ее пустую спальню, залитую бледным светом кровавого оттенка. Мне захотелось наорать на Ральфа, потребовать, чтобы тот не тянул и рассказал, что ему известно, но он так не работал. Во время разговора он ходил по кругу, и собеседнику приходилось тащиться за ним.
Я сел.
— Помню, — сказал я. — Они наскочили на нас перед «Мистером М», когда мы вышли из школы.
— На нас?
Он рассмеялся, коротко и звонко, так обычно чихают коты.
— Ты мог уйти, — сказал он. — Я так и не понял, почему тощий белый мальчишка оказался настолько идиотом, что остался защищать мою задницу против четверых громил.