Солнце уже садилось за горизонт, когда я вошла в подъезд знакомого дома.
Лифт сделал остановку, двери раскрылись, и не успела я ничего сообразить, как несколько голосов заорали: «Катя!» – и несколько рук одновременно потащили меня из лифтовой кабины.
Громче всех орал Егоров.
Самое время было эффектно грохнуться в обморок, но у меня даже на это не было сил. Пашка внес меня в квартиру и только там увидел мой нелепый наряд. Он ловко расстегнул на мне ремень, и куртка распахнулась, выставив на всеобщее обозрение мою грудь в бюстгальтере со следами размазанной и засохшей крови. Повисла пауза, как в пьесе Гоголя, а потом началось…
Элю интересовало, куда делись пуговицы от куртки.
– Что случилось? – Это был Шалва.
– Где тебя носило? – поинтересовался Егоров и просверлил меня взглядом, от которого хотелось заползти под кровать.
Михаил ни о чем не спрашивал, внимательно изучая мои руки. Я проследила за его взглядом и обнаружила, что рука, которой я держала ножницы, поранена. Края раны с запекшейся кровью покраснели и припухли. Я закрыла глаза.
Когда я их открыла, рядом со мной была только Элеонора, мужчин она из комнаты удалила.
– Кать, – тревожно спросила она, – с тобой все в порядке?
– Я человека убила.
– Ты?
Я кивнула. Повторять на бис эти слова не хотелось, все-таки не на сцене. Элеонора открыла дверь, выглянула наружу:
– Коньяка налейте.
После коньяка мне стало легче дышать и появилось желание вымыться.
Материализовался Егоров. Пашка раздевал меня, приговаривая «Девочка моя», и все время спрашивал:
– Все нормально?
Отвечать было трудно, мешал спазм в горле, я кивала, глотала слезы и старалась не разреветься от его прикосновений. Пашкины чуткие руки порхали по мне, и я все-таки раскисла. Слезы потекли с новой силой и, как я ни старалась, не останавливались.
Пашка сделал попытку отвлечь меня:
– Я Роя с собой привез. Он дорогу отлично перенес.
– Где он?
– Да вот же. – Пашка открыл дверь в ванную, и ко мне влетел черный шар на кривых коротких лапках.
Я наконец улыбнулась и свесила руку, которую пес тут же принялся облизывать. От радости Бильбо сделал лужу, и Пашка выставил его из ванной. Егоров присел передо мной, и я опять разревелась.
– Что, что? – спрашивал Пашка, пугаясь за меня.
– Ничего, я соскучилась, – осознала я неопровержимый факт и мокрыми руками обняла Пашку за шею. Он стащил с себя одежду и устроился со мной в ванной.
Поначалу мне казалось, что в этот момент важно только одно – меня ласкает любимый человек. Но уже через несколько минут я сама набросилась на Егорова и дала волю желанию. Желание было таким мощным и диким, что Пашка не удержался от комментария:
– Вот это да!
– Говорю же, соскучилась, – стала оправдываться я.
– Вот это фейерверк! – Егоров мечтательно завел глаза к потолку и вздохнул. – А повторить сможешь?
– Не хотелось бы.
Мы сидели лицом друг к другу, Пашка бросил на меня тот самый взгляд, от которого я краснела.
– Хотелось, хотелось.
– Паш, – решилась я, – меня похитил Гошин убийца.
Лицо у Егорова стало жестким, до него моментально дошел смысл того, что я сказала.
– Он тебе что-нибудь сделал?
– Не успел, я его убила.
– Как?
– Ножницами, – опустив голову, призналась я.
Пашка молчал, и я посмотрела на него. Во взгляде Егорова было столько сочувствия, что у меня опять защипало в носу.
– Это превышение необходимой самообороны? – шмыгнув носом, спросила я.
– Да уж…
Пашка еще помолчал, потом ополоснулся под душем и стал выбираться из ванны.
Оделся, помог одеться мне и после этого поинтересовался:
– Где это случилось?
– На станции, в домике.
– Мишка знает, где это?
– Да, Мишка знает, – заторопилась я, – мы там были однажды, он вел наблюдение за погрузкой удобрения.
– Ладно, все потом, – остановил меня Егоров. – Надеюсь, ты никуда не денешься, пока мы с Мишкой будем спасать твою задницу?
– Паш, а что ты собираешься делать?
– Я собираюсь поехать на место происшествия. Больше пока ничего не знаю. Там будет видно.
– А что там будет видно?
– Будет видно, надолго ли ты сядешь. – Пашка заметил, как я изменилась в лице, и сжалился: – Попытка юмора.
– Паш, он мне вкатил какую-то дрянь в бедро, и я отключилась, а когда пришла в себя, он меня уже привез в этот домик, сложил на диван, как дрова, взял ножницы и стал резать на мне одежду.
На этих словах в голове у меня послышался звон. Чтобы лучше его услышать, я зачем-то, присела, звон усилился, я уткнулась головой в колени и отключилась. Как говорится, лучше поздно, чем никогда.
Когда я открыла глаза, надо мной склонились четыре головы.
– Наконец-то, – проворчал Шалва и заявил, обращаясь к Егорову: – Если это твой женщина, смотри за ним. Если он тебе не нужен, дай другому смотреть за ним.
Егоров прищурился, наклонил голову, как бык перед нападением, ткнул пальцем Шалву Гургеновича в грудь и спросил:
– Это кому – другому? Тебе, что ли?
– Можно мне, я смотреть умею.
– Это если у тебя глаза останутся целы, придурок.
И он стал наступать на винодела. Шалва не отступал, намечалась веселая вечеринка, и я вяло подумала: «Какие мужчины странные».
Не знаю, чем бы все кончилось, если бы не вмешался Белый. Он потащил Егорова к выходу, напомнив, что им нужно спешить. Пашка еще больше обозлился:
– Да, я сейчас уеду, а он останется и начнет Катьке мозги промывать. Пусть валит отсюда.
Вмешалась Элеонора:
– Мишенька, уводи его скорей, пока он глупостей не наделал.
– Паш, – пообещала я, когда Мишка почти дотащил Егорова до двери, – я буду ждать тебя верно.
– Ты еще поприкалывайся, – возмутился Пашка и попытался вернуться, но Михаил выставил его за дверь и захлопнул ее.
Двое из троих мужчин уехали, стало тихо. Мы переместились на кухню, и я вспомнила, что со вчерашнего вечера не ела.
– Что-нибудь пожевать найдется? – с надеждой спросила я.
– Сейчас, – пообещал винодел.
Пока мы пили с Элей коньяк, Шалва Гургенович что-то готовил у плиты и минут через сорок подал на стол сациви.