– Слушаю.
– Ты уже спишь?
– Все нормальные люди уже спят. А ты что, еще не легла?
– Нет, я легла, но заснуть не могу. Думаю о тебе.
– С чего это вдруг?
– Паш, зачем ты так? Вовсе не вдруг. Мишка сказал, что ты собираешься в командировку.
– Собираюсь.
– А мне почему не сказал?
– А тебе это интересно?
– Ты считаешь, что меня это не должно интересовать?
– А что, интересует?
– Паш, ты считаешь, это не мое дело?
Можно, конечно, получить удовольствие от ссоры с мужчиной, только не по телефону. Не видно ведь, как он злится и насколько больно ты ему делаешь. Единственный плюс в этом – он тоже не видит, какую причиняет боль. А когда не видит, можно прикинуться бездушной и бесчувственной. Голос – мой рабочий инструмент, он меня никогда не подводит.
– Да нет, не считаю, – вяло отозвался Пашка.
– А когда едешь?
– Через неделю. Надеюсь, ты к этому времени будешь дома?
Пашка был обижен и тоже старался скрыть это. Но у него рабочим инструментом было что-то другое, не голос, поэтому он его выдавал.
– Надеюсь, – беспечно ответила я, – если меня здесь не грохнут.
– Кому ты нужна, Катерина? – успокоил меня любимый.
– Так получилось, что я знакома с убийцей.
– Когда ты только все успеваешь? – съязвил Пашка.
– Сама не знаю. Как там Бильбо?
– Нормально, уже научился делать свои дела на улице. Умный, весь в меня.
– Ты тоже стал делать свои дела на улице? – удивилась я.
– Смешно.
Я стала прощаться, он сдержанно сказал «пока», и телефон замолчал.
Через два гостиничных номера от меня страдал Шалва Гургенович. Он точно никогда бы не простился со своей женщиной словом «пока». Он рассказал бы, как сильно любит, как тоскует его нежное сердце, страдает и ждет. Какая-то сила тянула меня к виноделу, я сопротивлялась, стараясь припомнить волнующие подробности наших с Пашкой отношений. Как назло, ничего стоящего вспомнить не могла, кроме последнего разговора. После короткой борьбы с собой я накинула халат и открыла номер, намереваясь отправиться к Шалве.
Я еще не перешагнула порог, как из номера напротив вышел Дуйков. Я совершила поворот на девяносто градусов, быстро докрутила еще девяносто и, опустив голову, вошла обратно. Боковым зрением я видела, что Олег Денисович остановился и проводил меня заинтересованным взглядом.
– Девушка, – окликнул он меня, – мы с вами нигде не встречались?
Я не сомневалась, что, если заговорю с ним, он вспомнит мой голос и вспомнит, при каких обстоятельствах мы встречались. Поэтому, оглянувшись на Дуйкова через плечо, я молча покачала головой и скрылась в своем номере. «Понесла же меня нелегкая», – ругала я себя, поворачивая ключ в замке.
Оставаться в номере стало опасно. В спешке укладывая вещи в сумку, я решала, где отсидеться до утра, и пришла к выводу, что лучше подождать рассвета в машине, а с рассветом покинуть этот город.
Окулька отдыхала на стоянке на заднем дворе гостиницы.
Закончив сборы, я спустилась к администратору, выписалась и, подойдя к выходу, выглянула наружу.
Город спал. Свет от фонаря падал на асфальт, все остальное тонуло в темноте. Мне надо было обогнуть здание гостиницы и пройти под шлагбаум. Я потащилась с сумкой за угол.
В тот момент, как я свернула, меня подхватили чьи-то руки, и не успела я взвизгнуть, как почувствовала укол в бедро. Место укола сразу же стало чужим, нога перестала слушаться, это онемение быстро распространялось по всему телу, повергая меня в ужас. Я открыла рот, чтобы закричать, и провалилась в бездну.
Очнулась я от того, что меня кто-то хлопал по щекам и зажимал нос, но сознание возвращалось медленно. Просыпаться не хотелось. Открыв глаза, я увидела освещенное солнцем окно, забранное решеткой.
Солнечный свет вселил в меня надежду, и я огляделась: два кресла, зеркало на стене, встроенный шкаф и диван, на котором я лежала. Поблизости кто-то сопел, я скосила глаза и увидела смутно знакомое лицо. «Дуйков?» – удивилась я и все вспомнила.
Дуйков навис надо мной и поторопил:
– Просыпайся, просыпайся.
Окончательно осознав, что это реальность, я поняла, что надеяться не на что.
Дуйков снял брюки, не торопясь стряхнул их, сложил стрелка к стрелке и аккуратно повесил на спинку стула, оставшись в семейных трусах хорошего качества. Я рассматривала худые волосатые ноги, чувствовала запах чужого тела и заставляла себя надеяться.
Сколько времени прошло? Было около полуночи, когда я вышла из гостиницы. «Сейчас день или утро? Может, меня уже ищут? Успеют или не успеют?» – спрашивала я себя, изучая похитителя. Очень хотелось, чтобы успели. Иначе этот садист порежет меня на лоскуты за кейс с долларами. Да и вообще, ошибок в работе он не допускает, а я – его ошибка.
Дуйков между тем снял галстук, расстегнул верхние пуговицы на рубашке и стащил ее через голову. Повесил рубашку на пиджак, с самым серьезным видом полюбовался тем, что у него получилось, и вышел. Я попыталась пошевелиться – безрезультатно. Не знаю, что он мне вколол, но тело не слушалось, а голова уже соображала.
«Эта комната с диваном, – рассуждала я, – не может болтаться во Вселенной, как космический мусор. Она находится в каком-то доме, на какой-то улице. Если есть улица, должны быть звуки. Слушай и думай». Закрыв глаза, я прислушалась, но услышала только, как пульсирует кровь в ушах.
Дуйков вернулся, сел на диван и приступил к раздеванию, теперь уже меня. В руках у него появились ножницы, он с удобствами устроился рядом со мной и для начала срезал пуговицы на моей куртке. Я наблюдала за выражением его лица и просила у святой силы быстрой смерти. Человек этот был маньяком, а раздевание для него имело значение ритуала.
Дуйков перешел к свитеру и разрезал его прямо на мне, несколько раз коснувшись кожи холодным металлом. Свитер разъехался на две половинки. Мой мучитель не торопился. Стянув с меня джинсы, он встал, аккуратно сложил их и спрятал в шкаф. Я приподняла голову и успела заметить в шкафу свою сумку.
Меня захлестнули страх и жалость к себе.
Где-то далеко послышался паровозный гудок и стук приближающегося поезда. «Поезд?» – вспыхнула первая за полчаса стоящая мысль. Я вспомнила железнодорожный тупик и разъезд, где мы выгружали бочки, и одинокое здание станции, возле которой мы с Элей ставили мою «Оку».
– Кто вы? – с опозданием спросила я.
– Можешь называть меня Денис.
Он опять устроился на диване и положил рядом ножницы.
– Могу я спросить?
– Все что хочешь, без ограничений.