— Да в прошлом году, аккурат в середине месяца, — по инерции сообщил Сашко. — У нас ведь как: у казачат стрельбище раз в месяц. Шибко не разгуляешься. Старшие-то палят кажну неделю — положено. А Серьга вообще ни разу не стрелял, мал еще… — И тут же встрепенулся — марку держать надо! — А ты когось там учить собрался? Казака учить — только портить! Не учи ученого, учи говна толченого! Ты че, думаешь, я стрелять не умею?
— Думаю, не умеешь, — неуступчиво буркнул я. — Если кто-то из вас потрудится сбегать к атаману и испросить разрешения на стрельбу, я берусь доказать, что ты никуда не годный стрелок и тебя рано пускают в наряды. Ты стрелял хоть раз в живого человека?
— А ну. Серьга, дуй к атаману, — зло сощурясь, приказал Сашко — на последний вопрос отвечать он не пожелал. — Покажем этому, как стрелять надобно…
Атаман, как и следовало ожидать, не счел нужным препятствовать мне в желании потренироваться. Экая малость для дорогого гостя! Сашко удивленно пожал плечами — не ожидал от батьки такой лояльности.
— Подь на дорогу — шумнешь, — зачем-то отослал он Серьгу на улицу, затем вскинул карабин на плечо, достал из металлического ящика две пачки патронов и бросил мне:
— Пошли на зады — я те покажу…
Не буду утомлять ваше внимание деталями последующего действа. Скажу коротко: ничего, как вы сами понимаете, казачонок мне не показал. С двадцати пяти шагов (насколько позволяли размеры двора) стрельнул три раза по тазику, потратив на прицеливание в среднем секунд по восемь на каждый выстрел. Два попал, третий промазал. От стрельбы истошно загавкали все окрестные псины, скотство взволновалось, в станице поднялся какой-то нездоровый ажиотаж.
— Это наш больной балует! — заорал где-то на улице меньшой Серьга. — Батько разрешил! Это наш больной балует! Батько разрешил! Это…
— Что за шум, а драки нет? — удивился я, принимая у казачка карабин и допихивая в приемник три патрона.
— Ну так стрельба ж… — буркнул красный от смущения Сашко — стыдно было парню за промах, до того стыдно, что безропотно отдал мне оружие, не стал качать права. — Стрельба, а непонятно — зачем. У нас так никто не шалит. Вот и вышли посмотреть…
— Молодец, стрельбы организовал как положено, — великодушно похвалил я, привычно взвешивая оружие в ослабевших от длительного бездействия руках. — Наблюдателя выставил, оповестил всех. И стреляешь ничего… Но вот упражнение выбрал не совсем актуальное.
— Не… какое? — удивленно разинул рот Сашко.
— Не отвечающее требованиям современной обстановки, — пояснил я. — Я тебя давеча зачем спросил — стрелял ли ты в живого человека? Ты в тазик лупишь, не волнуешься, целишься по полчаса. А противник на поле боя подобно тазику лежать не будет. Он будет очень шустро перемещаться и сделает все, чтобы попасть в тебя первым. А потому при огневом поединке на таком вот близком расстоянии нужно вести стрельбу бегло, навскидку, на ощупь, что называется. Примерно вот так.
Я уложил карабин цевьем на сгиб левой руки и от бедра открыл беглый огонь по тазику. Тазик послушно летал по двору, дисциплинированно шарахаясь от каждой моей пули, яростно гавкал Джохар, краем глаза я отметил, что Сашко разинул рот и завороженно пялится на результаты моей стрелковой тренировки.
— Вот примерно так ты должен стрелять, — объявил я, спалив десятый патрон. — Тогда есть шанс, что жить ты будешь несколько дольше, чем многие твои не совсем проворные земляки. И учти, что я не совсем здоров, поэтому стою на месте: во время стрельбы нужно непрерывно перемещаться, чтобы не изображать из себя ростовую мишень…
В течение дня после показного занятия Сашко со мной не разговаривал: не знал, как перестроить модель общения. К вечеру я сходил к атаману, опрокинул с ним три по сто и выбил разрешение на ежедневную часовую тренировку на территории жирносековского подворья, гарантировав при этом полную безопасность окружающим (усадьба тылом выходит в степь, так что в плане обеспечения безопасности проблем не возникло).
— Кто хочет подольше пожить — ко мне шагом марш! — скомандовал я на следующий день в 10.00 — начало обусловленной часовой тренировки. — Лентяев не люблю. За любую нерадивость — пятьдесят отжиманий на кулаках.
— А я столько не смогу… — растерянно пробормотал Сашко. — Ну, само большее — тридцать…
— На первых порах прощаем, — снисходительно бросил я. — Давай, оба — бегом за тазиками. Наблюдателя выставлять не надо, атаман всех оповестил, что у нас будут тренировки…
Вот так я безболезненно перетек из разряда «каличного» подкидыша в преподаватели огневой подготовки. А в процессе общения выяснилось, что ныне покойный Илья увлекался борьбой и приохотил к этому делу обоих сыновей. Казачата статью удались в папу, оба были крупны телом и сильны физически не по годам. Сашко, неоднократно с успехом боровшийся на праздниках со взрослыми казаками средних кондиций, искренне считал себя специалистом в этой области. Мне на практике пришлось доказывать мальчугану, что это не совсем соответствует действительности. Вот тут я развернулся в полном объеме! Несмотря на болезненную слабость, я на первом же пробном уроке измотал пацанов до такой степени, что они еле передвигались и смотрели на меня с суеверным ужасом.
— Погодите, наберу форму, я вам устрою вечные сборы! — пригрозил я напоследок.
Ну вот, собственно, и вся краткая история становления моего лидерства. Сработал старый испытанный постулат: хочешь завоевать безусловный авторитет у молодого человека, стань ему тренером. Лекции и нравоучительные беседы в данном случае никуда не годятся: эти формы воспитания воспринимаются молодняком не иначе как с плохо скрытым скепсисом или с вежливым презрением. Молодому человеку нужно на практике доказать, что ты по всем параметрам превосходишь его и — что самое главное — можешь подтянуть его до своего уровня. Если сие доказательство состоится, этот молодой человек пойдет за тобой в огонь и в воду и будет боготворить тебя, как некое сверхъестественное существо.
— Я стараюсь. Мастер… Почему у меня вот это не получается, Мастер? Тебе принести чайку, Мастер? — Вот так эти волчата стали обращаться ко мне буквально уже на второй тренировке по рукопашному бою (Мастер — это я сам выбрал, демократичная и вместе с тем почтительная форма обращения). Более в этом доме никто не вспоминал, что я «каличный» и «городской»…
Время летело быстро. За приятными домашними хлопотами минули январь и первая декада февраля. Жизнь моя постепенно входила в новую колею. Здоровье практически полностью восстановилось — я даже несколько раздобрел на вольных хлебах, а ежедневные и еженощные барахтанья явились хорошей тренировкой для восстанавливающегося организма. Да, днем я барахтался с пацанами, а ночью — с Татьяной. Огнедышащая казачкина любовь всосала меня всего без остатка: я не желал более другой женщины. Казалось мне, что обрел я наконец свою семью. Пацаны привязались ко мне, чувствовал я себя хозяином в этом доме.
— Мастер, мы тут с Серьгой совет держали… — серьезно сообщил мне в начале февраля Сашко в процессе чаепития после очередной тренировки. — Ну, в общем, ты, когда ночью к мамке идешь, — не крадись. Иди достойно, как муж.