Тут все просто. Полковник мгновенно просчитал все варианты и пришел к выводу, что благословенная столичная «крыша» сдала его. С потрохами. Не мог Зелимхан своими средствами выйти на нашу базу. Ни при каких обстоятельствах. Полковник уже бывал в аналогичной ситуации и вторично на те же самые грабли с железной ручкой наступать не пожелал. Он решил умереть для всех — вместе с командой. А потому заточился добровольно на хуторе. На ху… На ху… На хуторе они жили. И ба… И ба… И бабочек ловили. И… И так далее.
По поводу Финиста — Ясна Сокола прошу чрезмерно не обольщаться. Я просто притащил полковнику кучу архиполезнейшей информации, которую он моментально обработал и пустил в дело. Быстренько состряпал план оперативных мероприятий и в качестве отправного момента избрал старого знакомого Попцова. Попцов мог дать нам экипировку, через него же полковник надеялся выйти на
Зелимхана. Только теперь господин Ахсалтаков интересен нам был не просто как должник стоимостью в два миллиона долларов. Тут, видите ли, возникли нюансы. Я появился. А меня считали мертвым. Заблуждались. А кого тащили горцы на веревках на свой высокий обрывистый берег — черт его знает. В свете этого полковник собирался на полном серьезе потолковать с Ахсалтаковым по душам (а полковник это умеет очень здорово — стопроцентный раскол и ударную дачу показаний я вам гарантирую, независимо от личностных качеств объекта обработки!) и выяснить — а действительно ли скурвилась столичная «крыша»? Может, существовал какой-то другой источник информации? Если полковник целый год добросовестно заблуждался и на этот счет, значит, можно опять воскреснуть и начать в буквальном смысле новую жизнь. В общем, нам необходимо во что бы то ни стало добраться до Ахсалтакова. А помимо всего прочего, полковника чрезвычайно заинтересовала история с найденными мною дискетами и вся эта свистопляска, организованная определенными структурами вокруг моей незатейливой персоны непосредственно перед знакомством с кабинетными…
… — Четвертый — Первому! Четвертый! Четвертый — Первому, прием!
Четвертый — это Барин. Он, Сало и Север дежурят во второй «Ниве» с левой стороны от КПП воинской части — вон они, я их вижу, в каких-нибудь двухстах метрах. Барин не отвечает. И не потому, что спит — в нашей команде спать на дежурстве не принято. Просто рация дрянная. Вообще из предметов экипировки у нас только фотоаппарат приличный — из чудом уцелевшего носимого запаса полковника. Остальное — дрянь.
Для меня это несколько непривычно. Раньше мы использовали экипировку и специальные средства исключительно высокого класса и качества, работать с ними было легко и приятно, не нужно было отвлекаться на могущие возникнуть в любую секунду сюрпризы отечественной допотопной техники для общего пользования. Специалисты знают, что таковые сюрпризы зачастую приводят к крайне неприятным последствиям, а порой бывают просто летальны.
— Четвертый — Первому! — обреченно вздохнул полковник. — Четвертый — Первому. Прием.
— Давайте я вылезу, свистну ему, — предложил Джо. — А то до вечера будете вызывать.
— Я те свистну! — осерчал полковник. — Сиди, объект веди! Для чего тогда радиосвязь нам дана? Свистну… Четвертый — Первому! Прием!
— А вы об полик стукните ее, — простодушно посоветовал Джо. — Сразу заработает.
Безуспешно позвав еще три раза, полковник вдруг долбанул радиостанцией по рычагу переключения скоростей, выполненному в форме латунного черепа, и грозно рыкнул в эфир:
— Четвертый, бля! Поубиваю, на хер, всех! Вы куда там делись?
— На приеме Четвертый, — раздался в манипуляторе удивленный голос Барина. — У нас 222, объект вижу. Мы на месте. Что случилось?
— Ничего, службу несите, — буркнул полковник, с омерзением рассматривая манипулятор. — Пусть Шестой аккуратно прогуляется мимо, посмотрит, по возможности, кто в машине сидит. Идет, не останавливаясь, до угла, покупает в ларьке воду, возвращается обратно. Как отъедут — ко мне, словесный портрет. Как понял?
— Понял вас, понял, — отрапортовал Барин. — Уже пошел.
Шестой — это Север. Он единственный из нашей команды, кого Попцов не знает в лицо. Стекла иномарки тонированные, но со стороны водилы окно приспущено — оттуда вьется сигаретный дымок. Достаточно одного цепкого наметанного взгляда, чтобы сфотографировать сидящих в салоне и поделиться впечатлениями с полковником. А он сделает необходимые выводы. Он — наш мозг, голова предприятия…
Я сладко потянулся, надвинул на глаза шапку и пристроился вполуха подремать. Хорошо! Впервые за долгое время я чувствовал себя в полной безопасности. И чувство это мимолетно, ненавязчиво этак, навевало ощущение какого-то непередаваемого комфорта. Как будто сидишь в крепком каменном доме, у камина, потягиваешь горячий грог, а за крепко запертыми ставнями бушует пурга. И волки голодные воют злобно где-то неподалеку — мяса хотят. А у тебя на ковре куча ружей, а у ног два огромных волкодава дремлют, а пламя каминное отбрасывает на стены причудливо пляшущие тени, а в соседнем кресле мирно покоится нежная попа в шелковых трусьях под атласным халатиком…
Вот такого рода комфорт я чувствовал. Хотя у большинства нормальных граждан, знакомых с ситуацией моей, данные ассоциации могут вызвать недоумение. Человека зачем-то ищут спецслужбы. Старательно и методично ищут, прилагая все усилия. С некоторых пор этого же человека ищут нехорошие люди из многочисленной армии Зелимхана Ахсалтакова, которая, прошу заметить, состоит отнюдь не из одних только горцев — славян там тоже хватает. Далее: как недавно выяснилось, все того же пресловутого человека активно ищут — и даже большие деньги за него готовы дать — противники Зелимхана Ахсалтакова, точнее, их русифицированные наймиты из все тех же пресловутых спецслужб, только несколько иного профиля. И вот этот всеми искомый человек средь бела дня сидит преспокойно в машине, неподалеку от КПП воинской части в том самом городе, где его ищут. В плечевой кобуре у этого человека краденный черт знает откуда «ТТ», в кармане запасная обойма, на полу, под фуфайкой, — опять же черт знает из какого каравана ограбленного конфискованный «АКС» и восемь магазинов к нему. Любой сержант милицейский заинтересуется машиной, глянет в салон — и привет.
И тем не менее — комфорт. Безопасность. Радость жизни, навязчивое предвкушение благополучного и скорого финиша всех злоключений, можно сказать — эйфория. Что это — первая стадия гипертимной психопатии? Или следствие передозировки нейролептиков? А вот не то и не другое. Просто полковник рядом: уникальный тип во всех отношениях. Это его безуспешно пыталась уничтожить мощная система, которой он отдал в свое время двадцать лет. Аналитическое чудо, непревзойденный мастер организации спецопераций, ходячая энциклопедия, стена — та самая, которая каменная. А к полковнику приложение: команда моя. Не в полном составе, увы, — но все же. Многофункциональный агрегат для профессионального ратного труда любой ориентации. И ничего, что у нас в настоящий момент экипировка не ахти. Мы ее вскорости добудем. Вон она, наша экипировка, — в иномарке сидит, разговоры с какими-то муделями ведет. Эх, микрофончик бы узконаправленный! Сканер бы вибрационный, тудыт его за ногу! А нету. Но — черт с ней, экипировкой. Наша компания и с допотопными «транспортами» и «АКС» представляет грозную силу. В такой компании я не был уже год, ощущение новизны имеет место, а отсюда — вполне возможно, некоторая эйфория и чувство полной безопасности. Но чувство это отнюдь не беспочвенно — можете мне поверить…