— Две коли, — предупредил атаман. — Не жалей, нах, «тяжелый» ведь!
— Егорыч, баба — жена Беслана Сатуева, — некстати вспомнил Антон. — Ее втихаря везли в райцентр рожать. А дед, судя по всему, родственник.
— От, еб… — досадливо нахмурился атаман. — Ну, привалило… Теперь, нах, надо будет окопы по околице копать. Ну и угораздило тебя, Антоха…
Антон виновато потупился. Он разделял чувства атамана и прекрасно понимал, что на ближайшее время подкинул станичникам большущую проблему. Раньше было проще: полезла рейдовая группа через реку — огонь из всех стволов, кто не спрятался, мы не виноваты. Трупы выложили на берегу, дали вверх три ракеты красного огня — забирайте. Воины ислама, отправляясь в рейд, прекрасно знали, что могут нарваться на казачью пулю. Но то были ичкерские солдаты, «духи», никому из сотрудников наших правоохранительных органов и в голову не могло прийти отправиться на ту сторону, дабы проводить расследование пограничного инцидента. Та сторона — табу. Была…
А сейчас вся территория, на которой проводится так называемая контртеррористическая операция, входит в юрисдикцию военной прокуратуры СКВО. [10] Завтра поутру сюда подскочит следственная бригада, прокатится в ближайшие села за Тереком, будет уточнять детали, выяснять, что почем, а местные товарищи, в свою очередь, выведают у прокурорских некоторые обстоятельства дела и скорее всего не пожалеют средств, чтобы те поделились кое-какой информацией закрытого типа. Обратная связь, так сказать… А беременных жен полевых командиров в Приграничье расстреливают, мягко говоря, далеко не каждый день, так что обязательно возникнет нездоровый ажиотаж со всеми вытекающими.
В общем, имеются все предпосылки для возникновения крепкой взаимной любви между станицей Литовской и Бесланом Сатуевым, который в угоду новой страсти может покинуть насиженное гнездо в горах, куда еще не скоро ступит нога федералов, и как-нибудь ласковой туманной ночкой пожалует со всей своей кодлой в гости к станичникам. Вот это будет соитие, вот это будет любовь! До последнего вздоха…
— А теперь потолкуем, Андрей Иваныч, — предложил озабоченный атаман после того, как омоновцы засадили одним махом по стакану универсального «анестезирующего препарата». — Смотри, как хреново все получилось, нах. Хреново ведь? Последний денек вам тут, вроде все уже… А?
«Точно — «притертого» зовут Андрей, — отметил стоявший рядом с кузовом «66» Антон и вяло удивился:
— Вот память у атамана! Единожды сидел за столом с человеком — и то полтора месяца назад, больше не встречался».
— Понятно — хреново, — согласился омоновец, морщась от только что принятого лекарства. — А чего тут толковать? Давай быстрее в райцентр, потом ii. Или по дороге… Ты с нами едешь?
— Не, надо щас, — решительно махнул папахой атаман. — Вы через пять минут окосеете, нах, Бурлак по дороге вам еще добавит — с вами потом толковать будет неспособно. Ты уж потерпи минуту-другую — давай все обрешаем. Потом еще спасибо скажешь…
— Замять не получится, — догадливо покачал головой Андрей. — Сам понимаешь — нам отчитываться перед прокурором за «двухсотых» и наши драные шкуры.
— Не, то ясно — какой там «замять»! — истово воскликнул атаман. — Замять никто и не предлагает… Ты как себе думаешь, нах… ежли б не Антоха… гхм… не мой энша, где бы вы с Вовкой щас были?
— О чем разговор, атаман! Тут все ясно, — с чувством воскликнул омоновец, неловко разворачиваясь в сторону Антона. — Энша, за нами должок. Тут без вопросов.
Правда, сначала я так зол на тебя был — убить был готов. Но факт, мы с Вовкой тебе обязаны жизнью.
— Работа такая, — без эмоций буркнул Антон. — Ничего такого вы мне не должны…
— Должны, должны… Слыхал, чья жена? — продолжал гнуть свое атаман. — Завтра, нах, весь округ об этом будет трещать. Так?
— А что, у нас есть выбор? — угрюмо насупился Андрей. — В любом случае расследование будет…
— Да пусть себе — расследование, — пренебрежительно поморщился атаман. — Расследование! Тоже мне, нах, велика важность… Мы можем все так обтяпать, чтоб, значит, всем любо было, нах — и вам и нам. Давай, значит, чтоб без долгов, нах — вам Антоха жизнь спас, теперь вы — в обратку. Ась?
— Г-вори, чего пр-рдумал, — без особого воодушевления, слегка заплетающимся языком выговорил омоновец — ударная доза «анестезина» начала действовать.
Атаман некоторое время молчал, наблюдая, как в другой «66» грузят тела двоих омоновцев, павших от руки несчастной снайперши. Второй новичок, раненный в живот, «дошел» на руках у Бурлакова — тот был бессилен что-либо сделать. Казаки, не занятые работой, стояли неподалеку и тоже угрюмо молчали, отводя глаза — вид смерти им не в диковинку, но имитировать мужественное безразличие никто не пытался. Никто не роптал, хотя от места происшествия до станицы большей части ГБР предстояло добираться пешком по грязи — машины отдали для дела.
— Значит, так, нах, — определился атаман. — Значит, так… Вы на рекогносцировке были. Этот х…й, — тычок пальцем в сторону мертвого чеченского деда, валявшегося в грязи, — он в лесу сидел. И давай, нах, по вам палить. А потом вы его завалили, нах. Вот вам труп и ствол, нах. Для прокуроров. Любо?
— Масса нестыковок, — покачал головой омоновец. — Масса. «Таблетка» — раз. Баба — два. Солдат — три. Ребенок — четыре. Деда, что твой энша завалил, могут запросто опознать… Масса нестыковок.
— Бабу закопаем; — нимало не смутившись, внес коррективы атаман. — Никто в жизни не найдет, нах. «Санитарку» заберем себе. Подмаклюем, нах, Бурлаку в хозяйство отдадим — все одно, что совсем пропала. Чечененка подержим недельку у себя, нах, потом в дом малютки отдадим, в райцентр, нах, скажем — подкидыш. Солдата… Слышь, солдат, ты молчать будешь или как?
— А что я с этого буду иметь? — заинтересовался салага. — Мне в принципе по барабану, я к этой чернухе — никаким боком…
— А мы тебя в расход не пустим, нах! — расщедрился атаман, расплываясь в довольной улыбке от внезапного и острого осознания широты своей заскорузлой казачьей души. — Если слово дашь, что молчать будешь. А не дашь — щас рассчитаем и закопаем. Как бы тебя и не было. Петро?
Станичный белобровый киллер с готовностью снял карабин с предохранителя, перевел его в положение «для стрельбы стоя» и с нездоровым интересом уставился на тощего салагу.
— Да ну вас на хер с вашими приколами! — моментально сориентировался салага, едва только глянув на физиономию Петрухи. — Конечно, буду молчать. Мне по барабану. Даю слово мужика — никому ничего не скажу. Никогда.
— А нарушишь слово, нах, — мы тебя из-под земли достанем, — пообещал атаман. — Ты вот что — может, нах, мы тебя сначала месяц-другой покормим, потом прокурорским отдадим? Вроде ты полз из плена, да на нас и выполз. Сам. А мамке твоей как-нибудь звякнем, нах, чтоб, значит, шуму не подымала… Ась?