— Не надо меня в прокуратуру, — после некоторого раздумья сказал салага. И добавил застенчиво:
— Мне и в часть нельзя. Я гранатометчик. Пять ПГ-7ВМ [11] продал и в СОЧе [12] был — домой хотел свалить. Меня нохчи из-под самого «Кавказа» [13] хапнули — чуток осталось… Нет, не надо меня в прокуратуру.
— Нуу-у-у-у, так ты вообще теперь наш! — нешуточно обрадовался атаман. — Не боись, хлопче, — мы тебя в обиду не дадим. Не дадим, нах… Ну чо, Андрюха, все сходится. Ась?
— Тебе б в адвокаты, — не то похвалил, не то в укор сказал Андрей. — В принципе все нормально. Вот только дед… Деда могут опознать. Если прокурорские не поленятся, дадут фото в разработку, тогда вся эта петрушка не имеет смысла…
Атаман не стал спорить — покладисто покачал головой и тотчас же отдал распоряжения: солдата сажать в его «уазик», труп чеченки оттащить подальше в лес и похоронить со всеми почестями, приличествующими такому случаю.
— Это как? — заинтересовались омоновцы. — Что за почести такие?
— Закопать как можно глубже, нах, утрамбовать, завалить валежником, чтобы, значит, и намека на могилу не было, — пояснил атаман. — Чтобы, значит, никто никогда не нашел… Так, теперь насчет деда. Насчет деда…
Атаман подозвал Петро и коротко распорядился, ткнув пальцем в сторону валявшегося в грязи трупа пожилого чечена. Петруха свистнул помощника из числа праздных казаков, труп подволокли к ближайшему дереву, привалили спиной к стволу. Станичный киллер смотался к атаманскому «уазику», взял у водилы надфиль и, вылущив один патрон из своего магазина, потратил пару минут на обработку пули. Затем отошел на десять шагов назад, прицелился и… выстрелил трупу в лицо. Действия белобрового никем не комментировались: атаман сказал, значит, так надо. Только «анестезированные» омоновцы, наблюдавшие из кузова за Петрухой, молча переглянулись — судя по всему, столь варварские методы запутывания следствия в их арсенал пока не входили.
— Ну, все вроде бы, — резюмировал атаман. — Пусть теперь опознают, нах… Все, по рукам?
— По рукам, — без особого энтузиазма согласился Андрей. — Ты такой мудрый, что и возразить нечего.
— А и не надо, — оживленно потер ладони атаман. — Не надо. А вы вот что… Вы сменитесь, домой поедете, страх, значит, потеряете… Вы там за словами следите. Не дай боже, нах, сболтнете ненароком где — считай, весь труд псу под хвост. У вас, в городах, этих зверей — валом. Вечером сболтнете, нах, утром уже до наших краев докатится — такие дела у них быстро делаются…
— Да ты не сомневайся, атаман, — угрюмо буркнул омоновец. — После всего этого нам самим одно только и остается. Будем молчать как рыбы…
Атаман остался организовать охрану места происшествия и лично проследить, как назначенные казаки будут искажать для завтрашней следственной бригады картину случившегося и заметать следы. Антон ждать не стал: быстренько загрузили с мальчишками дрова и поехали в станицу. Чего ждать-то? Разделение труда никто не отменял. Один стреляет, другой заметает следы. Так что, сделал свое дело — гуляй смело. Только не забывай после такого дела при гуляний вертеть башкой на 360 градусов…
Домой попали уже затемно. Татьяна выскочила из дома, ощупала всех троих, обругала срывающимся от радости голосом — уж как переволновалась, когда у брода стрельба занялась да ГБР по тревоге укатила! Запалила у дровяника две коптилки, [14] метнулась в летнюю кухню — ужин готовить.
Антон поставил задачу сынам: разгрузить прицеп вповалку, складывать завтра, по свету. Сам быстренько обслужил оружие, зачехлил, повесил на место в теплых сенцах, запалил третью коптилку и привычно прошелся по хозяйству.
Казачье суеверие: ежели станичники выехали за околицу — неважно, в рейд, на разведку, в дозор или просто дровишек припасти, хозяйка загодя не готовит пищу, а только по прибытии мужиков. (Примеч. авт.)
Все было в полной справе, руку не к чему приложить. Баня жарко натоплена — ждет уставших за день работяг. Буренка Зорька с трехмесячным телком Хавьером (Антонов крестник, естественно, пацаны хотели, по обычаю, Асланом назвать — все равно по осени забивать) лежат на чистых опилках, методично переминают жвачку. У Хаттаба с Шамилем чищено, хрюкают сыто, Шамиль лениво встал с подвизгом, подставил хозяину розовый бок в белесой щетине — почесать, а Хаттаб вообще проигнорировал появление Антона, так и остался валяться. Куры спать уселись, многолетний плейбой петух Данила, почуяв присутствие человека, недовольно заквохтал, хлопая крыльями, но слезать с жерди не стал — кормлен, значит. Здоровенный кобелина с разноцветным носом — Джохар на ночь спущен с цепи, прыгает, как малый щен, вокруг казачат — играться хочет. Антон взял лопату, пошел к Джохарову дерьмодрому за будкой — прибрать. А там прибрано. Не хозяйка — золото. Все успевает делать.
Хорошо дома, уютно. Оказаченная душа бывшего горожанина радуется. Было бы еще мирно в Приграничье — и ничего более не надобно. Но на то оно и Приграничье. Никогда не будет здесь мирно. История так распорядилась…
Подходя к летней кухне, Антон через окно углядел отсутствие люльки и слегка насторожился. Бросила Илью одного? Да не может такого быть! Круто развернувшись, трусцой припустил в дом, не снимая сапог, проскочил в горницу…
— Кудыть в обувке! — сердито прикрикнула сидевшая с вязаньем у люльки Авдотья Тихоновна — Татьянина мать. — Совсем сдурел, батька?
— Извиняй, Тихоновна, — покаянно пробормотал батька, пятясь в прихожую. У казаков в своем дому каждый глава семьи — батька, независимо от возраста и социального статуса. Заведено так. А ведь действительно, сдурел батька! Как только извилина повернулась такое подумать о Татьяне?
— Как наш казачина?
— А чо ему? — подслеповато прищурилась на Антона теща. — Жреть да спит, кажному бы так. Чо у вас тама за стрельботня была?
— Да так, омоновцы малость пошалили, — пожал плечами Антон. — Ничего страшного.
— Васька приехал?
— Вот-вот будет. Там омоновцев ранило, надо организовать отправку в райцентр, — отчитался Антон. Васька — это атаман, брат Татьяны, он же Егорыч, он же бессменный станичный батька. Мать живет с его семьей, потому как волею случая порушен древний казачий уклад. Младшему сыну в роду положено за стариками догляд держать. Но обоих младших убили на первой чеченской, и в роду остались Василий да Татьяна. Поэтому Тихоновна живет у атамана.
С рождением Ильи мать стала частенько захаживать к Татьяне — понянчиться с внуком. А до этого, сколько помнит Антон, как-то сторонилась, не спешила выказывать благорасположение к вновь образованной ячейке общества. То ли не верила, что случайно обнаруженный на берегу Терека примак станет полноценным членом семьи, то ли опасалась радоваться раньше времени: имелись, знаете ли, вполне резонные прогнозы, что внешне ничем не примечательного Антона постигнет та же участь, что досталась большей части мужского населения станицы за последние семь лет…