Ага, сказал я себе, уже кое-что. Сдается мне, файл угодил на диск именно по этой причине. Очень соблазнительная мысль. Если я прав, то ставлю Rolex против пачки «Явы», что на диске Виктора Львовича Серебряного мистер Арманд Хаммер еще появится. Рано или поздно. Допустим, среди скуратовских раритетов оказался и тот самый. Может, потом он еще и побродил по свету, но теперь все равно он здесь. Будь он в Америке или Европе, богато упакованный Алекс Роршак не пожаловал бы сегодня за ним в Москву.
Дочитав текст, я собрался свернуть файл, но меня остановила еще одна фраза, в конце. Вернее, часть фразы: «…удивительный авторитет, которым пользуется у товарища Предсовнаркома этот молодой человек…». А ведь действительно, подумал я вдруг, с чего бы такая любовь? Парню нет еще и двадцати пяти, вождь мирового пролетариата вдвое старше. Откуда у ненавистника класса буржуазии такая тяга к молодому капиталисту? Финансовый люфт, минимум госконтроля, всевозможные преференции, казенная машина с шофером. Будь у меня нездоровая фантазия, я бы заподозрил нашего Ильича черт знает в каких наклонностях. Прямо хоть бери и сочиняй новую версию анекдота: мол, Наденьке Крупской сказал, что идет к Инессе Арманд, Инессе наврал, что идет писать статью про Рабкрин, а сам уединился с юным Армандом Хаммером и… Очень смешно. Но неправда. Поскольку Ильич на самом деле никаким геем не был, а Инесса сыграла в ящик за год до появления парня на горизонте. Может, Ленин просто-напросто заскучал по самому слову Armand? Еще смешнее. Психоаналитики всего мира встают и громко аплодируют моей гениальной догадке. Но это тоже чепуха. Тут, я думаю, что-то другое, и поинтереснее клубнички для таблоидов. Что же именно? Еще не знаю, но есть где копнуть. Ну-ка, не ленись, собирай головоломку. Впереди – всего каких-то тысяча двести сорок девять пазлов.
Я решительно открыл файл переписки Максима с Николаем и нырнул в тягучие воды старославянизмов. Каждую строчку я преодолевал громадным усилием воли. Минут через десять Общество Любителей Плавать В Киселе могло уже смело принимать меня в свои почетные члены, «…нам повелеваете прилежнеише разумети приводимая от вас святых речениях, и да бы глаголали бы есте нечто ключимо и святым угодною воистину, убо и мы благодарили быхом велми вас…» Терпение, терпение. И у кисельного моря бывают берега. «Пачеже главная изъявлениа Николаева по чину испытал вкупе же и супротив прдлагая догмата чистыя, не в помышлениих ложных и образованиих геометриискых…» О Боже, ну и слог!
Абзац за абзацем накатывали на меня, словно девятый вал – на художника Айвазовского; мне еле-еле удавалось задерживать дыхание. И когда я уже совсем обессилел, нога моя внезапно нащупала твердую кочку: «…расточити тщуся супротивную египетскую тму латянина зломудренна Теофраста, развращающе ны…» Стоп. Какой Теофраст? Уж не наш ли дружбан фон Гогенгейм, он же Парацельс, тихой сапой наводит здесь тень на плетень?
Две минуты внимания – и я выловил в словесном киселе еще несколько прямых упоминаний Теофраста. Похоже, он и был той черной кошкой, из-за которой разошлись пути-дорожки Максима и Коли. Любопытно было бы узнать, почему. В чем секрет? Сколько я, однако, ни пялился в экран ноутбука, мне не удалось понять, чем же именно Парацельс огорчил автора письма и чем прельстил его адресата. Максим все время петлял, ходил кругами, бранился, божился, причитал, увещевал Николая, опять бранился, но упорно избегал четких деталей – как будто побаивался хотя бы контуром обозначать фигуру противника. Может, в те времена даже упомянуть кое-какие грехи было опасно? Все равно что открыть имя главного врага Гарри Поттера? Тот-Чью-Вину-Нельзя-Назвать?..
Отчаявшись разобраться в извивах средневекового этикета, я решил зайти с другого конца и выяснить личности участников перебранки. Мне понадобилась вся моя настойчивость, но я был вознагражден.
Истина далась мне в руки не сразу: прозвища людей в те времена, представьте, имели хождение наравне с их именами, типа параллельной валюты. Пришлось облазить пол-Интернета, пока я не расшифровал того и другого. Первый, грек Максим, он же Максим Грек, оказался вдобавок Михаилом Триволисом, спустившимся с вершины Афонской горы ко двору Василия Третьего – заниматься библиотекой Великого князя московского. В свою очередь, Николай, адресат Максима-Михаила, именовался в разных источниках не только Булевым, но еще и Люевым, и Немчином, и Германом, и Любчанином – и при этом он, несмотря на обилие кличек, был не каким-нибудь уголовным авторитетом, а почтенным профессором астрологии, личным врачом Великого князя и знатоком латыни.
Еще раз – ага! Гора с горой не всегда сходятся, а вот концы с концами без проблем. Один чувачок был, значит, библиотекарем, другой – латинистом-переводчиком. Думаю, где-то поблизости от них не мог не крутиться и номер три. То бишь сам «зломудренный» разлучник Теофраст с кулинарным трактатом подмышкой.
Из Сети я скачал обширную биографию Парацельса работы некоего Зудхоффа, пошарил в ней, сверил даты и обнаружил, что все трое могли запросто пересечься в Москве, куда наш главный герой забрел на огонек. В отличие от первых двух муделей, третий прибыл безо всякого официального приглашения, а из чистого, блин, любопытства: ну там на Кремль взглянуть, из Царь-пушки стрельнуть, на Лобном месте потусоваться, свежей медовухи испить. Значит, патриотично порадовался я, наша древняя столица даже в XVI веке, при Василии Третьем, считалась не медвежьим углом, но признанным центром европейского туризма. У нас в Москве был к тому времени свой Чайна-таун – все, как у людей.
Кстати, не Василий ли Третий был батяней моего тезки Вани, в перспективе – Иоанна Грозного? А кто стал шефом личного гестапо царя Иоанна Васильевича? Не Малюта ли Скуратов-Бель-ский, чье имущество намного позже захапал юный Хаммер? Глядите, как второй пазл плавно сочетается с первым. Зря я боялся: гора с горой сошлись в лучшем виде. Здравствуй, Сцилла! Привет, Харибда!
Может, мне и дальше повезет находить мостики между файлами?
Воодушевленный, я открыл следующую папку, надеясь отыскать причинно-следственную зацепку и в речах Вернера фон Брауна. Куда там! Я обрел только причинно-следственную дулю, большую и сочную. Ни Парацельса с латынью, ни Москвы с Хаммером здесь и близко не ночевало. Никаких хитрых пересечений с первыми двумя папками. Ничего. Экс-любимчик фюрера и будущий отец космической программы США долго и по-немецки занудливо вколачивал в ученые американские головы азы ракетной истории Третьего рейха.
Не буду врать, кое-что интересное – правда, к сожалению, совсем не по теме – я из отрывка тоже почерпнул. Узнал, к примеру, почему германские ракетные снаряды назывались «Фау». Я-то был уверен (и американцы, кстати, тоже), что тамошняя буква «V» – от слова «Vergeltungswaffe», то есть «оружие возмездия». Черта с два! Возмездие – возмездием, однако на самом деле крылатая ракета «V-1» получила свою букву благодаря слову «Verfuhrung», то есть «соблазн». А баллистическая хреновина «V-2» своей буквой обязана была слову «Verzauberung» – «колдовство».
Оба слова, как выяснилось, навязал фон Брауну сам Адольф Гитлер, и это был далеко не последний вклад вождя нации в немецкое ракетостроение. Как вы думаете, почему у первого «Фау», то есть у «Соблазна», были такие дерьмовые аэродинамические свойства? (Фон Браун употребил слово «ekelhaft» – «тошнотворный».) Да потому что фюрер требовал неукоснительно следовать его чертежу, нарисованному трясущимся карандашом на салфетке. Только, мол, так – иначе подвесим на рояльной струне! Со вторым «Фау» Брауну даже пришлось, рискуя жизнью, обдурить дорогого фюрера: прототип «Колдовства» имел предписанный свыше силуэт, но в серийное производство была запущена версия с несколько иным абрисом. Будь по-иному, английские ПВО могли бы расслабиться до конца войны.