Нырнув в лабиринт, Хранитель вновь появился уже во дворе усадьбы — с тыльной стороны. Потребляя колбасу, он прошел мимо небольшого сарая, в котором жили псы Воина, оттяпал тесаком на ходу два изрядных ломтя и швырнул под дверь, не забыв пробормотать заклинание, привораживающее зверей. Псы было заворчали, но, узнав привычный запах, приняли подношение и в благодарность постучали хвостами о дощатую перегородку. Шишок ходил здесь каждую ночь, делился со зверьми всем, что удавалось упереть из погребца, и псы к нему привыкли. Конечно, если Воин возьмет собак в покои, тогда каждый, кто попытается войти к хозяину без его на то соизволения, будет для них врагом. Но здесь, в сарае, службу нести не для кого, агрессией или страхом от ночного стража не пахнет, и потому он не враг. И не друг. Просто домочадец с колбасой, пусть себе гуляет.
Миновав сарай, Шишок припустил трусцой вдоль высокого гладкого забора из неизвестного ему материала и вскоре приблизился к расположенной у входа в каменоломни палатке. Здесь ночуют рабы мага, которые по его повелению вгрызаются в землю при помощи прирученного железного чудища. Сейчас чудище спит — оно рычит и орет дурным голосом только в светлое время, когда щупальца его извиваются в руках рабов и блестящими жалами грызут камень. Хранитель неоднократно наблюдал за рабами в дневное время из верхней точки лабиринта, располагавшейся во внешне вроде бы декоративной башенке на крыше усадьбы. К. сожалению, каменоломни находились далеко от усадебного двора и притупившегося со временем от существования в полутьме зрения Хранителя недоставало, чтобы рассмотреть в деталях, как рабы понуждают работать чудище и каким образом заставляют его завалиться на ночь в спячку.
С опаской обойдя чудище, Шишок приблизился к палатке с тыла и, присев на корточки, стал слушать и нюхать. Рабы у мага были нерадивые и глупые. Едва темнело, они усыпляли чудище и принимались пить какое-то дрянное вино — запах, доносившийся из палатки, был просто отвратительным. Спали вповалку, не хоронясь от опасностей ночи, дозор не выставляли. Правда, гладкий забор, огораживающий земельные угодья мага, был достаточно высок и крупные лесные хищники, не гнушавшиеся человечиной, через него перелезть не могли. Но для лазутчиков из враждебных племен забор не помеха — ленивый маг не счел нужным заколдовать его, Шишок проверял. Удивительно, что рабов еще никто не удосужился лишить живота — тутошние народцы всегда были горазды на такие дела. Чего это они? Может, повымерли все от какой хвори или снялись и ушли в другие места, убоявшись чудища? А ведь некому сказать им, что ночью чудище не опасно!
Хранитель хмыкнул, извлек из ножен тесак и полоснул лезвием по спинке палатки. Настала пора устрашить нерадивых рабов. Чтобы боялись неведомых и беспощадных ночных сил больше, чем мага-хозяина. Чтобы не торопились шибко вгрызаться в камень. Чтобы посматривали днем на забор, а ночью, вместо того, чтобы спать вповалку, думали тяжкую думу о том, как бы половчее удрать от мага вместе с чудищем и зажить свободно в бескрайних чащах окружающего усадьбу леса…
Шишок похлопал лезвием тесака по волосатой лапе и отчего-то вдруг призадумался. Он не считал себя кровожадной ночной тварью, которая по воле какого-то первобытного зова бродит во тьме и уничтожает все живое, что встретится на пути. Он действовал сообразно своим понятиям о вживленном в бессмертное сознание чувстве вечного долга. При этом ничто не мешало ему испытывать переживания и эмоции, свойственные обычным смертным. Потому что некогда — в стародавние времена, Шишок сам был таковым. Простым смертным…
Давным-давно Хозяин вырвал его из обычного жизненного уклада, отнял старые воспоминания и посвятил в Хранители, наделив бессмертием. Лишить жизни бессмертного мог только воин, отрезавший ему голову его же собственным оружием. Это обстоятельство служило надежной гарантией личной безопасности Хранителя — проникнуть в лабиринт никто из посторонних не мог, а открытый бой с настоящим воином вне расположения усадьбы в обязанности Шишка не входил.
Хранитель должен был оберегать Тайну. Чтобы оставаться невидимым для смертных, Хранитель не имел права выходить из лабиринта в дневное время. Всякого, кто хоть как-то угрожал сохранности Тайны, следовало немедленно уничтожить любым способом, независимо от того, будет ли это ребенок, женщина либо дряхлый старец. Вот всего лишь три заповеди, которые вложил в сознание Хранителя Хозяин. Большего от Шишка не требовалось.
Хранителю не приходилось убивать смертных вот уже более столетия — не было необходимости. Думал он, сидя в своем лабиринте, что так будет длиться до скончания веков: сон вволю, охота на дичь в окрестных лесах, рыбалка, покой и благодать. Но вот пришел гадоподобный маг, и все рухнуло. Враг снова подбирается к Тайне, и у него есть масса преимуществ перед Хранителем: знания, неведомые Шишку, волшебные умения и способность очаровывать смертных. Воин пробыл в усадьбе всего-то ничего, а уже готов помогать мерзкому упырю в его не праведном промысле — очаровал воя оборотень растреклятый! Куда как хороша и чиста помыслами Гостья — а и она попала в паутину словоблудия рыхлотелого нетопыря, нет у нее чудодейственной защиты от злых чар. Да, враг страшен и хитер — победить его будет непросто. Вот уже которые сутки Шишку приходится бодрствовать в положенное для сна светлое время, наблюдая за всеми, кто хоть как-то причастен к деятельности мага, изучая их повадки и изыскивая способы свести на нет старания ворога…
«Хватит нюхать, — решил Шишок, помотав головой и как бы стряхнув этим движением невеселые думы. — Пора потрудиться…» — и, зажав в зубах лезвие тесака, скользнул черной гадюкой в исходящую вонючим перегаром палатку…
* * *
Женщина возникла в жизни Сержа совершенно неожиданно. Если бы за неделю до ее появления кто-нибудь сказал архивариусу, что у него будет такая вот женщина, он бы хищно обнажил съеденные кариесом зубы и минут пять загибался бы от истерического смеха. Вот так: «Ойи-ах-ха-ха-харр…» Или обиделся бы на сказителя, полагая, что тот пытается жестоко подшутить над ним.
Серж жил анахоретом и не видел в своей системе координат места для женщины. Страшненькая Офелия в счет не шла: она была хорошим товарищем по работе и удобным средством для физиологической разрядки. Серж ее даже домой ни разу не приглашал — незачем было. Поболтали в архиве, пристроились в обеденный перерыв на столе, покряхтели две минуты, потом испортили пару бумажных салфеток — и опять за работу.
Серж довольно часто выезжал за рубеж развеяться — средства позволяли. Но развлекаться с тамошними дамочками не пробовал, так же, впрочем, как не пробовал приглашать к себе домой родных питерских жриц любви. Архивариус, будучи человеком далеко не глупым и склонным к анализу, прекрасно понимал, что как мужчина нравиться никому он не может: рыхлый, бесформенный, неряшливый и совершенно неинтересный — самый натуральный мямля. Женщин Серж избегал еще и потому, что боялся оказаться несостоятельным в сугубо физиологическом плане. У архивариуса был своего рода привнесенный комплекс: когда он представлял себе, что при интимном свете торшера придется раздеться и приступить к предварительным ласкам какой-нибудь обворожительной феи в кружевном бельишке, у него мгновенно случался отлив крови от соответствующих органов и происходило безнадежное зависание. Другое дело — страшненькая вонючка Офелия. Она Сержа боготворила, от красоток плейбоевидных была так же неизмеримо далека по всем параметрам, как глубоководный водолаз в полной экипировке от балерины, и с ней архивариус чувствовал себя настоящим половым разбойником.