— Так тебе понятно или как? — возмутился Рудин, вдруг почувствовав себя первостатейным болваном. — Ты можешь по-человечьи объяснить?
— Не волнуйся — мы тут со всем разберемся, — пообещала Алиса, заканчивая раскладывать рукописи на столах. — Вот, всего семьдесят три экземпляра, из которых примерно половина на нескольких листах. Колоссально! Любой музей мира прыгал бы от радости, заполучив такое!
— Клад! — потребовал Рудин, вскакивая с дивана. — Упоминание о кладе там встречается? Ну хотя бы намеком?
— Боюсь вас разочаровать, добрый рыцарь, — безмятежно сообщила Алиса, поудобнее усаживаясь на стуле с явным намерением подробно ознакомиться с содержанием документов. — Это все по большей части — письма, записки, разовые поручения интимного свойства, листки из дневников, расписки в получении денег… Какие-либо схемы или карты здесь даже рядом не лежали. И кстати — ты иди-ка обедай, мы с Борькой уже без тебя поели.
— Да, пожалуй, — уныло согласился Рудин, почувствовав вдруг страшную усталость. — Сейчас только и осталось, что жрать да спать…
Пообедав, Серега часок поспал, а проснувшись, закономерно впал в депрессию. Спад утратившей смысл поисковой активности как-то самопроизвольно усугубился угрызениями совести и желанием немедля решить проблему, которой следовало бы заняться гораздо раньше.
— Трепло, — поругал себя Рудин, со стыдом вспомнив вдруг, что обещал Толхаеву забрать его из заповедника, как только определится на месте. Определился он уже давно, но как-то все недосуг было… Все этот вредоносный Лиховский со своей пресловутой библиотекой. — А это мы быстро исправим, — рассудил Серега, деятельная натура которого требовала незамедлительного принятия решения, отчасти оправдывающего длительный период праздного пребывания в усадьбе. — Это у нас не заржавеет…
Предупредив вяло отреагировавшую Алису, что будет собираться в дорогу, Рудин попросил тетю Клару подготовить продукты на двое суток и отправился пешим порядком в Каменку. Там наш шустрый парень в два счета договорился с молочницей бабой Валей, чтобы приютила на две ночи Алису с Борькой. Затем навестил сельского доктора Михалыча, с которым успел познакомиться, когда искал по прибытии в усадьбу средство от блох для ризенов. У Михалыча было то, что в настоящий момент требовалось для транспортировки лежачего больного на дальнее расстояние: допотопная санитарная машина, в просторечии именуемая во все времена «таблсткой». Тут тоже осложнений не возникло: Михалыч был рад предложению, поскольку в последнее время с бензином был большой напряг и санитарная техника все равно простаивала. Двухдневная аренда «таблетки» обошлась Рудину в триста рублей, две бутылки водки и два часа работы в качестве подмастерья. Рубли, сами понимаете, взял Михалыч, а литр водки пришлось отдать его шурину — механику Потапу, который взялся быстро подготовить видавшую виды машину к дальней дороге, при условии, что ему будет помогать шустрый пацан.
Потрудившись «пацаном», довольный Рудин вернулся в усадьбу и принялся собираться в путь. Когда все было готово, он посадил Борьку в машину, предупредил тетю Клару, что оставаться в усадьбе не стоит, пока он либо хозяин не приедет, и поднялся в библиотеку.
— Не думала, что это будет так быстро, — удивилась Алиса, услышав сообщение о готовности к отправке. — Ну и куда ты на ночь глядя? С утра бы ехал — спокойнее так…
— Все продумано, — не внял доводам Рудин. — В ночь выеду, завтра после обеда буду на месте. В худшем случае — к вечеру. В ночь же двинемся на двух машинах обратно, Соловей с Маслом будут рулить, я высплюсь. Послезавтра к вечеру приедем. А вы эти две ночи побудете у бабы Мани — я договорился.
— А может, не стоит? — накуксилась Алиса. — Там у нее комнатки крохотные, некомфортно, в деревне кошки орут и собаки всю ночь лают… Может, мы с ризенами и тетей Кларой как-нибудь перебьемся две ночи? Ничего с нами не случится!
— Я сказал — нет, — мягко настоял Рудин. — Тетя Клара тоже будет ночевать дома, в усадьбе никто не останется, кроме собак. А насчет того, что некомфортно… Ну, тут уж выбирать не приходится. С утра будете приходить — вам там только переночевать. Потерпите! Ты мне лучше скажи — в этих бумагах есть что-нибудь такое? Ну, ты понимаешь…
— В этих бумагах «такого» ничего нет, — глядя в сторону, ответила Алиса, слегка опечаленная скоропалительным отъездом бойфренда. — Ты как-то неожиданно удираешь — я даже и не знаю…
— Ничего страшного — скоро буду, — подмигнул Рудин и, желая ободрить даму, вернулся к приятной для нее теме:
— Что — получается, я зря старался? Совсем-совсем ничего?
— Если бы эти бумаги попали по назначению, скажем, пару столетий назад, это было бы что-то, — оживленно сверкнув глазами, сообщила Алиса. — Барон, сволочь этакая, собирал всю эту грязь по крупицам, не жалея сил и средств. Тут интимные признания, гадские поручения, за которые не то что перед потомками стыдно, но и на виселицу угодить можно было, любовные письма компрометирующего свойства и куча всякой разной дряни подобного же рода. Соль в том, что все эти бумажонки писаны рукой влиятельнейших вельмож Европы того времени, среди коих, кстати, немало государственных деятелей самого высокого ранга и членов монарших домов доброго десятка стран. Можно с определенной долей уверенности утверждать, что тот, кто владел этими бумагами, был в состоянии организовать пару-тройку бескровных государственных переворотов и уничтожить целую плеяду аристократов в ряде стран Европы.
— Короче, компромат, — презрительно скривился Рудин. — Этот Остерман, я так понял, ничем не хуже нашего Березовского.
— Вольно мыслите, коллега, — усмехнулась Алиса. — Разве можно сравнивать? Это же вещи совершенно разного порядка! Барона можно сравнить, допустим, с Макиавелли. Но, надо отдать ему должное, он держал в руках судьбы многих больших людей, чьи имена теперь знает весь мир, и… и не воспользовался этим своим знанием. Так что молодец барон. Аплодисменты! Хотя подозреваю, что на этих своих бумажках он заработал немалые деньги либо добился значительных уступок по ряду политических вопросов.
— Это, конечно, все интересно, но… Нам нужно отправляться, — тактично завершил беседу Рудин, окончательно утратив интерес к бумажному хламью двухсотлетней давности.
— Сейчас я приведу все в порядок, и поедем, — Алиса принялась бережно укладывать манускрипты в ларец.
— Нам некогда, солнышко мое! — воскликнул Рудин и для убедительности постучал по часам. — Ты оставь все на столе, завтра придешь, уберешь. Дверь захлопнем, чтобы ризены не ворвались, а больше эти писульки никому даром не нужны. Поехали, свет очей моих, — темнеет уже…
* * *
…Давным-давно, еще в пору своей беспечной юности, Лиховский смотрел иностранный фильм с многообещающим названием «Шантаж». Фильм ему понравился, а люди, которые там вот этим самым шантажом промышляли, — не очень. Вредные они какие-то были, в морально-этическом аспекте безнадежно отсталые. Сержу никогда не приходило в голову отождествлять себя любимого с такими мерзкими людишками, коих и жалеть никто не станет, если вдруг с ними что нехорошее приключится.